Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье

Она не понимала этого вплоть до того дня, когда, вернувшись как-то из поездки к дочке, ей сообщили вроде бы невинную новость, что госпожа Легале приняла новую работницу. И какой же ужас охватил ее на следующий день, когда она узрела новую компаньонку – то была Тереза, которая без всяких стеснений бросилась ей на шею, словно старая подруга. Но Эжени не смогла побороть смятение души; холодно ответив на все заигрывания Терезы, она отстранилась от бывшей подружки и в дальнейшем избегала каких-либо разговоров с ней.

Порой жизнь вокруг кипит, бьет ключом, но человек ничего не замечает; вот так и Эжени целый день не думала ни о чем, кроме как о том, что Тереза разгласит ее тайну. Этот страх, однако, не раздавил ее, как ты, наверно, подумал. Совесть ее была чиста, и спокойствие души придавало ей сил; она сказала себе, что в худшем случае она просто найдет себе другую работу. Но когда вечером она увидела Альфреда, страх перед тем, что могла натворить Тереза, целиком и полностью завладел ее мыслями. Поначалу, повинуясь вполне естественному в ее положении страху, она решила скрывать до последней возможности даже намек на какие-либо отношения с Альфредом, и попыталась воздвигнуть еще более высокую стену между собой и юношей. Она уже любила его той женской любовью, когда хотят защитить любимого от всевозможных неприятностей. Но затем, поняв, что Тереза обо всем догадалась, она почувствовала, что с небрежением Альфреда она не сумеет бороться с той же силой, что с презрением других, и в какой-то момент горделивая Эжени пришла к выводу, что придется вызвать жалость у той самой Терезы, которая ее погубила. Весь вечер она не поднимала переполненных слезами глаз от работы, а когда собралась уходить, Тереза не преминула заметить ей блудливым тоном:

«А он ничего, этот твой новый любимчик, только малость глуповат на вид. Не так уж трудно будет подцепить его на крючок».

Подобная низость слишком возмутила Эжени, и она не нашла в себе сил найти достойный ответ, только отвернулась с отвращением.

Тереза не замедлила отомстить за заслуженное презрение, вернув его в полной мере той, которая его не заслужила. Немного дней понадобилось многоопытной Терезе, чтобы разузнать не только об отношениях Альфреда и Эжени, но и о чувствах Сильвии. С видимым удовольствием выслушивая ее откровения, которых Эжени давно уже старалась избегать, она сблизилась с девушкой и, убедившись в ее заблуждениях, не замедлила открыть ей глаза на правду, беспощадно разрывая юное сердце, чтобы с еще большей силой и точностью ударить по Эжени.

«О! – вскричала Сильвия, когда Тереза поведала ей о любви Эжени к Альфреду. – Это просто невероятно! Именно ей я рассказывала обо всем, всю душу свою ей раскрыла, а она обманывала меня, смеялась надо мной – я уверена! Какая жестокость, какое беспримерное вероломство! Пойду посоветуюсь с матушкой…»

«И правильно сделаете», – поддакнула Тереза, ибо это соответствовало ее планам мести!

Сильвия побежала рассказывать матери о подлом предательстве. Госпожа Легале испытала еще более сильное негодование, чем Сильвия, ибо считала себя даже в большем праве возненавидеть Эжени.

На следующий день она призвала к себе Эжени и без всяких предварительных объяснений показала письмо, то самое письмо, в котором госпожа Бенар рекомендовала Эжени своей невестке и где раскрывались все секреты бедной девушки.

Эжени прочитала написанное и, не поднимая глаз, вернула письмо хозяйке.

«Вот видите, барышня, – наставительно произнесла госпожа Легале, – я знаю все, однако старалась ни словом, ни жестом не показать этого, не унизить вас перед подругами; вам не пришлось краснеть даже передо мной, и как же вы отблагодарили меня за такую заботу? Соблазняете своими чарами юношу, предназначаемого моей дочери, юношу, которого бедное дитя любит всей душой, любит невинной и святой любовью, в отличие от ваших видов, которые на самом деле являются не чем иным, как нечистым низменным расчетом».

Вот так, вываляв в грязи всю предыдущую жизнь Эжени, теперь возводили напраслину на ее любовь. Ей хотелось разрыдаться, но, все-таки сдержавшись, она тихо ответила:

«Но нет же, сударыня, это не так; я никоим образом не старалась привлечь внимание господина Альфреда, поверьте, и вообще он мне не нравится».

«Хорошо. Тогда, моя дорогая, получается, что его одного нужно исцелить, и потому я расскажу ему о вас, открою глаза на все…»

«О сударыня! – всхлипнула Эжени, падая на колени. – Я уйду из вашей мастерской, уйду насовсем, только не говорите ему ничего, не позорьте меня в его глазах… Зачем вам причинять мне зло, если меня здесь больше не будет?»

Поразмыслив минуту, госпожа Легале ответила:

«Да, я знаю, в ваших бедах виновна скорее злая судьба, чем испорченность; но не берите на себя грех, не обманывайте любящего юношу, постарайтесь избегать его и предупредите, что ему не на что надеяться; у девушки всегда найдутся способы для этого, если она действительно хочет. Только в этом случае я вас не выгоню и, кроме того, обещаю и в дальнейшем хранить молчание».

– Ну и ну! – воскликнул Луицци. – Вот славная женщина, ничего не скажешь.

– Ба! – усмехнулся Дьявол. – Если копнуть поглубже, то за этим всемилостивейшим прощением, весьма возможно, скрывался нехитрый подленький расчет.

– Неужели!

– Да-да. Видишь ли, госпожа Легале подумала, что если Эжени уйдет от нее, то и Альфред скорее всего потеряет интерес к своей учебе, и тогда можно смело сказать прощай всем столь прекрасным планам относительно молодого человека, имевшего добрых двенадцать сотен ливров собственной ренты, не говоря уж о немалом богатстве его папаши.

– Какой ты едкий, Сатана, – вздохнул Луицци.

– Да нет, я просто одержим дьявольским духом противоречия! – засмеялся Дьявол. – К тому же я считаю, что вы почти всегда так же глупо ненавидите, как и восхищаетесь.

– Время идет, однако, – заметил Луицци.

И Дьявол продолжал:

– Эжени не только согласилась на условия госпожи Легале, она согласилась также проводить бесконечные вечера в присутствии Альфреда под пристальными испытующими взглядами; ей пришлось отвергать его ухаживания, теперь видимые всеми; над ней смеялись, если ей удавалось довести Альфреда до такого раздражения, что он говорил какой-либо из барышень слова, которые должны были заставить Эжени поверить: его чувства, приносившие ей столько счастья, не больше чем досадная и легко преодолимая неувязка; ее оскорбляли, когда ей не удавалось утомить ухажера и она, по общему мнению, не проявляла достаточной твердости; в постоянном страхе, что раскроется правда о ее прошлом, она меж тем жестоко страдала – ведь она любила, а нет ничего сильнее любви в укрощении самых необузданных характеров, и самую утонченную натуру она заставит выпить до дна самую горькую чашу. Это, хозяин, как голод или жажда; когда эти две страсти владеют человеком, не важно – привычному к доброй пище или же только к хлебу из отрубей, он с жадностью поглощает даже то, что раньше вызвало бы у него лишь изжогу.