Битва за Лукоморье. Книга 3 - Вера Викторовна Камша

чуть не подскочил от испуга и неожиданности. Над ним склонялось-нависало чье-то перевернутое лицо. Лазурно-синие очи глядели на капитана «Сокола» с укоризной, черные брови хмурились. Оранжевые солнечные лучи, бьющие в окошко каюты, зажгли золотом кокошник из перьев на изящной головке – не то девичьей, не то птичьей, и только тут до Садко, едва не ругнувшегося в сердцах, наконец дошло, что перед ним всего лишь Аля.

Чудо-птица сидела у его изголовья – видно, уже давно. Прикосновение к щеке ее четырехпалой когтистой ручки новеградца и разбудило.

– Чуть заикой не оставила! – сердито прохрипел Садко, кое-как садясь в гамаке, и скривился от острой боли, опять прострелившей голову. – Перепугала… спросонок… до смерти… Ой!..

– Это ты сам до смерти когда-нибудь себя непременно доведешь, если будешь так хмельным пойлом наливаться! Ляжешь в могилу молодым и ни подвигов в дальних морях не совершишь, о каких мечтаешь, ни славы не добьешься! – алконост осуждающе покосилась на капитана. – И что вы, люди, находите в этой отраве? Тебе же совсем плохо, погляди только, на кого ты сейчас похож! Стоит оно того, такое удовольствие?

– Ну, пошла пилить… – недовольно сморщился Садко. – Не скрипи, не жена!

Признавать Алину правоту упрямо не хотелось, но плохо ему было, да еще как… Башка точно свинцом налилась, перед глазами плавали мерцающие радужные круги, в ушах шумело, а во рту и в горле пересохло так, словно новеградец дня три тащился пешком через безводную пустыню. И при этом еще и мутило. До того крепко, что капитан боялся, как бы его не выполоскало на пол прямо на глазах у чудо-птицы из светлого Ирия. Вот позорище-то будет…

Свою способность подолгу не пьянеть Садко прежде считал счастливым подарком судьбы, но со временем понял, что это его проклятье, не дающее вовремя остановиться. Всякий раз на шумных гулянках, поднося ко рту чарку, капитан убеждал себя, что вот сегодня-то точно сумеет сказать себе «хватит» и лишнего не выпьет… Заканчивалось это почти всегда так, как сейчас. Жесточайшим похмельем и одним-единственным желанием, крутящимся в разламывающейся голове: немедленно помереть, чтобы не мучиться.

Тихо бормоча ругательства, Садко выполз из гамака. Нашарил на полу каюты сапоги с портянками, обулся – тоже с трудом – и принялся искать рубаху. Куда он, раздеваясь после возвращения на корабль, ее зашвырнул и когда вообще успел снять, новеградец, хоть убей, не помнил. Хорошо же он вчера на берег сплавал по делам, ничего не скажешь!

«Соколик» добрался до Ольши к вечеру, когда порт уже начал закрываться. Стало ясно, что разгрузиться не успеют, вот и встали в море, неподалеку, дожидаясь местного лоцмана, который не заставил себя долго ждать. Капитан быстро с ним сговорился, объяснив, что лоцман-то как таковой им не нужен, а вот перевозчик пригодится. Старый моряк оказался понятливым и в накладе не остался. Расставшись с парой монет, Садко с Милославом сели в лоцманскую лодчонку-дощаник и отправились на берег решать насущные дела.

С ночным смотрителем порта выбрали причал, к которому «Соколик» подойдет утром, тут же наняли и грузчиков, чтоб утром помогли товары выгрузить, ну а потом отправились навещать одного за другим купцов-перекупщиков из числа знакомцев Садко, а было их немало. Уходя в дальнее плавание на юг, новеградец уговорился с ними, что привезет с края света, где никто из русских корабельщиков еще не бывал, побольше разных заморских редкостей. Все заказчики ждали возвращения «Сокола» в Ольшу с самого открытия осеннего торга, так что внезапно объявившегося Садко каждый встретил с бурной радостью, несмотря на поздний час – особенно узнав, что привез он все, что обещал, и даже больше.

Немало выручил Садко и за пряности, закупленные в Бинджае, и за золотую парчу и тончайшую шелковую кисею индеянского тканья, и за самоцветы, благовония, слоновую кость, причудливые морские раковины и крупные жемчужины с юго-востока Ангаманских островов… Каждая сделка после рукобитья, как водится, щедро обмывалась – так что скоро очень довольный капитан «Сокола» захмелел, хоть и старался наливать себе поменьше.

И остался бы он лишь слегка навеселе, да вот незадача: один из купцов предложил по дешевке партию доброго фряжского вина, и Садко, позабыв об осторожности, рискнул образец товара испробовать. А потом еще. И еще… Уж больно вино оказалось хорошо – договор заключили, по рукам ударили, и десяток больших бочек Садко мигом выкупил. Решение, впрочем, принимал отнюдь не на пьяную голову: такое вино на торгу в Новеграде точно оторвут с руками по цене втрое дороже. Северяне южное вино дюже уважают, как и южане – забористое зелено вино северян…

Затянулись деловые встречи до вторых петухов, и как добрались обратно на «Сокол», Садко, хоть режь его, не мог припомнить. Это сколько же он вчера на грудь принял? Сейчас на дворе, похоже, уже давным-давно белый день… Вот уж поспал, так поспал…

Скомканная рубашка обнаружилась в углу. Продолжая шепотом ругаться, Садко оделся. Жадно потянулся к кувшину с водой, стоящему на рундуке, еще раз пожелал самому себе три якоря в печенку, убедившись, что ночью успел весь кувшин до капли выхлебать, – и, толкнув дверь каюты, вывалился на палубу, на свежий воздух. Следом выпорхнула обиженно замолчавшая Аля.

Яркий дневной свет после полумрака каюты ударил по глазам безжалостно, так, что Садко аж ослеп на пару мгновений и замычал от боли. Кое-как проморгавшись, капитан вновь невольно выругался. Что ж, отдохнул он и в самом деле на славу, считай, весь день проспал. Солнце уже стало клониться к западу, за бурые скалы мыса, прикрывающего вход в гавань. Скоро над частоколом корабельных мачт нальются брусничным цветом бока облаков, вода в бухте станет розово-золотой, и лишь тогда, в сумерках, висящий над берегом разноголосый гомон малость поутихнет. Но пока на пристани, запруженной народом, стоял привычный портовый шум, который сегодня бил похмельному Садко по ушам злыми колотушками.

Даже не заглядывая на палубу, капитан кое-как добрался до лежака на корме, со стоном улегся на подушки, пытаясь прийти в себя. Свежий морской воздух должен помочь, надо только подремать чуток…

– Вечер добрый, – голос Милослава заставил Садко приоткрыть один глаз. – Долгонько спишь.

Кормчий зашел под навес и стоял, заложив пальцы за кушак и склонив голову набок, будто оценивал нанесенный капитану ущерб. Отвечать на приветствие не было ни сил, ни желания, и Садко только простонал в ответ что-то неразборчивое.

– Неужто так худо? – тихо спросил помощник, присаживаясь рядом с Садко. Шутливый тон он отбросил, и на том спасибо. – Вот как чуял я: опять этим кончится… Знаешь же, что нельзя тебе с вином