Критика цинического разума - Петер Слотердайк
Шрифт:
Интервал:
Прежде чем мы последуем этим указаниям, остается обсудить ту перемену, которая происходит с Оно под знаком психоанализа. Благодаря обеим своим так называемым топографиям, то есть описаниям границ и областей на «карте души», Зигмунд Фрейд отважился вторгнуться в ту сферу, которая долгое время находилась в исключительной компетенции философии. Однако относительно антиметафизической основной установки фрейдовского анализа не может быть никаких сомнений. Что же, спрашивается, произошло с философией субъекта, если психолог типа Фрейда может говорить о человеческой личности? Фрейдовское Я не есть Я философии субъективности. Если свести всё к краткой формуле, фрейдовский анализ имеет своей предпосылкой то, что метафизическая догма о единстве личности в его Я взорвана – как именно, не входит в задачи нашего рассмотрения; ясно одно – то, что Фрейд обнаруживает эту взорванность уже в готовом виде, а не вызывает сам взрыв. Такова духовно-историческая ситуация, в которой он оказался. Начиная с этого момента на том пространстве развалин, которое оставил после себя взрыв, можно наметить несколько секторов: с одной стороны, сферу сознательного и сферу бессознательного; с другой стороны, как бы поверх них, области Сверх-Я, где помещаются законы, нормы, мерила совести и идеалы, Я, где обретается повседневное знание, квалификации, сознательные компетенции, воспоминания и планы и, наконец, Оно, из которого поднимаются витальные энергии, побуждения, фантазии и сновидения. Пожалуй, только благодаря тому, что установленное метафизиком единство личности разрушено, психолог обретает свободу, чтобы на свой лад говорить о другом единстве личности; это единство он видит не как нечто данное, а как заданное, не как данность, а как задачу: то, что представляет собой данность, – это ландшафт из развалин, черты которого определяют огромные сброшенные взрывом в бессознательное глыбы, ландшафт, изборожденный глубокими расселинами, в которых кипят ранее перенесенные насилия и страдания. Поэтому Фрейд может сказать: «Где было Оно, должно стать Я»; он замышляет осушение моря бессознательного, установление контроля со стороны Я над доныне существовавшим внутренним Не-Я (Оно). При этом не стоит столь сильно подчеркивать функцию господства Я или контроля со стороны Я; ведь на самом деле «снятие», «преодоление» Оно в Я прежде всего предполагает в качестве своей предпосылки прямую противоположность господству Я, а именно радикальное и безусловное признание Оно. При психоаналитических лечебных сеансах, которые оказываются плодотворными (есть, как известно, и иные), дело неизбежно доходит до «выныривания» Оно, вплоть до того, что Я может быть просто смыто волной ранее отделенных от него сил. Следовательно, нельзя и далее не видеть того, что «Оно» принадлежит моему Я, пусть даже и не тому моему старому Я, которое отличает контроль и вытеснение; при этом вызывается к жизни новое Я, которое становится более продвинутым, более живым, более динамичным благодаря воздействию на него со стороны открытого и исследованного теперь пространства Оно; новое Я, которое учится искусству жить со всей своей историей, с тяжким грузом всех своих травм и со всеми своими безумными вывертами[273]. Исцеление предполагает своим условием признание Оно в качестве заданных условий и жизненной основы для выросшего, взрослого Я. Там, где это произойдет, параноидная структура, воинственная полемика против Оно, закончится сама собой. Таким образом, во фрейдовской терминологии можно найти сущее благодеяние для философии: Оно с самого начала мыслится как собственное и как еще-бессознательное, еще-не-осознанное, a priori спроектированное в расчете на способность моего Я в один прекрасный день пролить свет во тьму. Не будем спорить, что это такое – переряженный рационализм или тайное гегельянство. Суть дела не в том, чтобы теперь Я стало безраздельным «хозяином в собственном доме», скорее речь идет о шансе научить «духов дома»[274] жить в мире с нами под одной крышей.
2. Метаполемика: к обоснованию европейских диалектик в полемике и ритмике
Автор, насколько ему удается, выкладывает все свои карты на стол; и это никоим образом не прием в игре.
Все хорошие принципы уже обращаются в мире; вот только что-то не спешат претворять их в жизнь.
Диалектика происходит из воинственно-полемической традиции, которая берет свое начало у греческих философов-досократиков. Впервые у софистов возникает искусство спора как умение сталкивать мнения и логическая риторика, имеющая целью победу над противником, подавление его искусным использованием логики. В истории нашей цивилизации они позднее не возрождались никогда, за исключением эпохи схоластики, в которую тоже пышным цветом цвело искусство прожженных мастеров диспута. Итак, если бы слово «диалектик» обозначало того, кто добился заметных достижений в искусстве доказывать свою правоту, то у философии было бы одной проблемой меньше – равно как и у политической реальности. Тогда «диалектика» была бы лишь более красивым названием для риторики и софистики, понимаемых в негативном смысле, для искусства добиваться признания своей правоты любой ценой, для беззастенчивого манипулирования логикой и языком с целью поставить в тупик противника.
В самом деле, многим людям, философам и нефилософам, пришлось свести знакомство с диалектикой (или с тем, что именовалось так), после которого у них осталось именно описанное выше впечатление от нее; существует бесчисленный ряд людей, заявляющих в один голос, что они стали жертвами, противниками и критиками «диалектики»: здесь и античные мыслители, презиравшие софистику; здесь и Шопенгауэр, который объявил Гегеля безумным шарлатаном; здесь и представители современной аналитической философии, доказывающие со всей страстью, что диалектик сам не ведает, что говорит; здесь, наконец, эмигранты из стран восточного блока, в котором так называемый диалектический материализм является
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!