Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

Она взглянула раз, другой. Порывисто прижала к губам кулак,закусила костяшки пальцев, как-то захлебнулась стоном.

— Ну-ну, ничего, моя прелесть! Все позади, теперь ужене может быть слишком больно, — шепнул Артур.

Грудь ее судорожно сотрясалась, словно от рыданий; он обнялее крепче, невнятно забормотал какие-то ласковые слова.

Вдруг Джастина откинула голову, жалобно простонала изакатилась громким, заливистым, неудержимым смехом. И чем бессильней злилсярастерянный, взбешенный Артур, тем отчаянней она хохотала, хохотала до слез итолько слабо показывала пальцем на зеркало в ногах кровати. Все тело еесодрогалось — но, увы, несколько по-иному, чем предвкушал злосчастный Артур.

Во многих отношениях Джастина была гораздо ближе Дэну, чеммать, но то, что оба они чувствовали к матери, оставалось само по себе. Чувствоэто нисколько не мешало и не противоречило тому, что связывало брата и сестру.То, другое, соединило их очень рано и прочно и с годами только крепло. КогдаМэгги освободилась наконец от работы на выгонах, которая годами не давала ей ниотдыха ни срока, дети уже подросли настолько, что учились писать за кухоннымстолом миссис Смит, а поддержку и утешение навсегда привыкли находить друг вдруге.

Характеры у них были очень разные, но немало общих вкусов исклонностей, а когда они во вкусах расходились, то относились к этому терпимо:чутье подсказывало уважать странности другого и даже ценить несходство, иначедруг с другом стало бы, пожалуй, скучновато. Они отлично изучили друг друга.Для Джастины было естественно осуждать изъяны в других и не замечать их в себе,для Дэна же естественно понимать и прощать чужие изъяны, но беспощадно судитьсвои. Джастина в себе ощущала непобедимую силу, Дэн себя считал безнадежнослабым.

И каким-то образом из всего этого родилась едва ли неидеальная дружба, та, для которой нет на свете невозможного. Но Джастина былакуда разговорчивей, а потому Дэн узнавал про нее и про ее чувства гораздобольше, чем она — про него. В нравственном смысле она была подчас туповата, непризнавала ничего святого, и Дэн считал, что должен пробудить в сестредремлющую совесть. А потому он кротко выслушивал все, что бы она ни говорила, снежностью и состраданием, которые злили бы Джастину безмерно, подозревай она оних. Но она ничего такого не подозревала; она выкладывала терпеливому слушателюрешительно все с тех давних пор, когда малыш только-только научился слушать ичто-то понимать.

— Угадай, чем я занималась вчера вечером? —спросила она, заботливо поправляя широкополую соломенную шляпу, чтобы лицо ишея оставались в тени.

— В первый раз выступала в главной роли? — сказалДэн.

— Балда! Неужели я тебя не позвала бы, чтоб тыпосмотрел! Отгадывай еще.

— Изловчилась наконец — не дала Бобби поколотить Билли?

— Холодно, холодно.

Дэн пожал плечами, ему уже немного надоело.

— Понятия не имею.

Они сидели на траве в церковном саду, под сенью исполинскогоготического Храма пресвятой девы. Дэн по телефону предупредил сестру, что будетслушать какую-то особенную службу — не придет ли Джастина к храму немногораньше, они бы повидались? Джастина, конечно, согласилась, ей не терпелось рассказатьо своем приключении.

Дэн учился в Ривервью-колледже последний год, до окончанияоставалось совсем недолго; он был теперь староста школы, капитан крикетнойкоманды, и регби, и теннисной, и по ручному мячу. И вдобавок еще первый ученикв классе. Ему минуло семнадцать, рост — шесть футов и два дюйма, звонкиймальчишеский голос давно перешел в баритон, и при этом Дэн счастливо избежалнапастей переходного возраста: ни прыщей, ни неуклюжести, ни выпирающегокадыка. Пушок на щеках такой светлый, что бриться еще не обязательно, но востальном это уже не мальчишка, а взрослый юноша. Только по форменной одежде иузнаешь, что он еще школьник.

День выдался солнечный. Дэн снял соломенную шляпу,растянулся на траве; Джастина, сидя рядом, согнулась, обхватила колени руками,из страха перед веснушками надо прятать от солнца каждый клочок обнаженнойкожи. Дэн лениво приоткрыл один синий глаз, поглядел на сестру.

— Чем же ты вчера вечером занималась, Джас?

— Потеряла свою девственность. По крайней мере, так ядумаю.

Оба глаза широко раскрылись.

— Вот балда!

— Пф-ф! И давно пора. Ну как я стану хорошей актрисой,если понятия не имею, что происходит между мужчиной и женщиной?

— Надо бы поберечь себя для того, за кого ты выйдешьзамуж.

Джастина досадливо сморщилась.

— Ты какое-то ископаемое, Дэн, иногда просто неловкослушать. Может, с тем, за кого я выйду замуж, я встречусь только в сорок лет? Адо тех пор что прикажешь делать? Замариновать себя, что ли? Ты что же, самсобираешься хранить невинность до женитьбы?

— Вряд ли я когда-нибудь женюсь.

— Ну и я вряд ли выйду замуж. И что тогда? Перевязатьневинность голубой ленточкой и запрятать в сундук с приданым, которого у менявовсе и нет? Я не желаю до самой смерти только гадать, что да как.

Дэн широко улыбнулся.

— Ну, теперь тебе уже не придется гадать. Онперевернулся на живот, подпер подбородок ладонью и внимательно посмотрел насестру, лицо у него стало кроткое, озабоченное.

— И как, ничего? Или ужасно? Очень было противно? Губыее дрогнули, она чуть помолчала, вспоминая.

— Нет, совсем не противно. Да и не ужасно. Но, право,не понимаю, почему все так захлебываются от восторга. Довольно приятно, и неболее того. А ведь я не кинулась к первому встречному, выбрала с толком — оночень привлекательный и далеко не мальчишка, человек с опытом.

Дэн вздохнул.

— Ты и правда балда, Джастина. Мне куда спокойней былобы, если б ты сказала: «С виду он не бог весть что, но мы познакомились, и япросто не устояла». Я даже могу понять, что ты не хочешь ждать замужества, новсе-таки этого надо захотеть потому, что тебя потянуло к человеку, Джас. А непросто чтобы попробовать, как это делается. Не удивительно, что ты не получиланикакой радости.

Веселое торжество слиняло с лица Джастины.

— О, черт тебя побери, ты все испортил, теперь я иправда чувствую себя ужасно. Если б я тебя не знала, я бы подумала, ты хочешьвтоптать меня в грязь… ну, не меня, так мои теории.

— Но ты меня знаешь, правда? Никогда я не станувтаптывать тебя в грязь, но рассуждаешь ты иногда просто по-дурацки, глупейнекуда. — И Дэн докончил медленно, торжественно:

— Я — голос твоей совести, Джастина О'Нил.

— Вот это верно, балда. — Забыв, что надопрятаться от солнца, Джастина откинулась на траву рядом с братом, так, чтобы онне видел ее лица. — Слушай, ты ведь понимаешь, почему я это сделала.Правда?