Сентябрь - Розамунда Пилчер

С любовью и в слезах.

Пандора».

Арчи всегда было чуть не до слез больно читать эту повесть о подростковых страданиях. Но теперь, после того, что случилось, старые строчки наполнялись для него трагическим содержанием. За спиной у него открылась дверь.

— Арчи.

Пришла Изабел.

— Я принесла тебе кофе.

Он не обернулся. Она протянула руку из-за его плеча и поставила перед ним на стол дымящийся, пахучий кофе. А потом обняла его и, наклонившись, прижалась теплой щекой к его щеке.

— Ты чего так долго? Что ты делаешь?

— Да вот, читаю.

Он положил письмо на стол.

Она присмотрелась и спросила:

— Это ведь письмо Пандоры, которое она тебе прислала после нашей свадьбы?

— Да.

— Я и не знала, что ты его сохранил. Зачем, Арчи?

— Не хватило духу разорвать и выбросить.

— Так грустно. Бедная девочка. Ты уже позвонил Эдмунду?

— Нет. Еще не позвонил.

— Не знаешь, что ему сказать?

— Я не знаю, что думать.

— Может быть, она все еще любила его? Может быть, из-за этого и приехала? Но тут увидела его с Вирджинией, Алексой и Генри и поняла, что нет никакой надежды.

Изабел высказала вслух его мысли, выразила его мучительные опасения. Сам он выразить их был не в состоянии, и слушая, как она произносит вслух эти слова, выводит на свет его темные подозрения, которые с ним разделяет, он ощутил новый прилив любви и признательности за ее здравомыслие и бесстрашие. Теперь, благодаря ей, можно поговорить.

— Да, — кивнул Арчи. — Что-то в этом духе.

— Она была такая обаятельная. Всех околдовывала. Забавная и щедрая. Но знаешь, Арчи, в ней было что-то беспощадное. Если она чего-то хотела, то добивалась своего и не знала жалости. Если ей что-то было нужно, другие люди в расчет не шли.

— Да, знаю. Это мы виноваты. Баловали ее, уступали ей во всем…

— А разве возможно было ей не уступить?..

— Ей только-только исполнилось восемнадцать, когда у них это было с Эдмундом. А Эдмунду двадцать девять. У него были жена и ребенок. Я знаю, Пандора повисла у него на шее, но он нет чтобы отойти, отступить, он пренебрег своими обязанностями, забыл обо всем. Она вся горела, а он добавил еще своего огня. И получился взрыв.

— Ты с Эдмундом когда-нибудь говорил об этом?

— Нет. Когда-то еще мог бы. Но теперь, после того, что случилось… Ведь из-за него она когда-то убежала из дому. И из-за него не приезжала ни разу.

— Ты так ему этого и не простил?

— Нет. В общем, нет, — с тоской признался Арчи.

— Потому и сейчас колеблешься, не можешь себя заставить позвонить?

— Если наши предположения справедливы, такое бремя вины я не хотел бы взваливать и на худшего своего врага.

— Арчи, но ведь нельзя же…

Изабел не договорила, подняла голову. В коридоре за дверью послышались приближающиеся шаги.

— Мама! — тихо позвал голос Люсиллы.

— Мы тут, в кабинете.

Дверь приотворилась.

— Можно войти? Я не помешала?

— Конечно, нет, дорогая. Входи.

Люсилла вошла и закрыла за собою дверь. Глаза у нее были заплаканы, но сухи. Арчи протянул руку дочери. Она наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Все это ужасно, — вздохнула она. Присев на край стола, она посмотрела в глаза родителям. — Я должна вам кое-что сказать. Очень печальное. Но вы так уж не убивайтесь…

— О Пандоре?

— Да. Я узнала, почему она это сделала.

Они выжидающе смотрели на дочь.

— Дело в том, что… у нее был рак в последней стадии.

Она произнесла это тихо, но спокойно и твердо. Изабел увидела в нежном юном лице дочери знак большой внутренней силы и поняла, что ее девятнадцатилетняя девочка вдруг, в одночасье, повзрослела. Люсилла больше не ребенок. И никогда уже не будет прежней маминой дочуркой.

— Рак?

— Да.

— Откуда ты знаешь?

— В тот день, когда мы с Джеффом приехали к ней на Майорку, у нее в доме находился человек по имени Карлос Макайя. Я тебе рассказывала, па. Такой привлекательный мужчина, мы с Джеффом решили, что он ее любовник. Но мы ошиблись. Он был не любовник, а врач. Теперь Джефф о нем вспомнил и предложил позвонить, вдруг он что-то знает, чего не знаем мы. Мы нашли его телефон у нее в записной книжке, оттуда и вычитали, что он врач, а не просто знакомый. Ну, и позвонили по международному телефону на Майорку и поговорили с ним. Он нам все объяснил.

— Он ее наблюдал?

— Да. Хотя имел возможность убедиться, что это задача трудная и неблагодарная. Он заподозрил неладное, когда увидел, что она страшно худеет, однако ему стоило большого труда уговорить ее пройти обследование. И даже тогда она отказывалась глядеть правде в глаза, откладывала, не являлась на прием. Когда же он, наконец, затащил ее к себе в клинику, было уже поздно, болезнь успела зайти слишком далеко. В одной груди он обнаружил карциному. Взял шприцем ткань на биопсию и послал в центральную лабораторию в Пальма-ди-Майорка. Анализ показал, что клетки злокачественные. И вполне могли уже распространиться на другие места. Он приехал к Пандоре и сообщил, что ей придется лечь на операцию, удалить грудь, а потом еще провести курс химиотерапии. Вот о чем у них был разговор в день нашего приезда. Но она решительно отказалась. Сказала, что ни за что не даст себя оперировать, да еще потом подвергать химио- и радиотерапии. Он не мог ей обещать радикального исцеления, болезнь, видно, была слишком запущена… но сказал, что если пустить все на самотек, то жить ей осталось недолго.

— У нее были боли?

— Она принимала лекарства. Очень сильные наркотики. Оттого-то постоянно испытывала слабость, сонливость. По-видимому, особенно она пока не страдала, но, конечно, со временем ей бы становилось все хуже.

— Рак, — повторил Арчи зловещее слово, и оно прозвучало погребальным звоном. Конец, черта под колонкой цифр. — А я и не знал, мне и в голову не приходило. Как мы не догадались? От нее же только тень осталась. Могли бы, кажется, понять…

— Ну что ты, папа…

— Почему же она нам не сказала?.. Мы бы помогли…

— Нет, па, помочь было нельзя. И она бы никогда не сказала. Разве ты не понял, что она ни за что не хотела, чтобы вы с мамой узнали. Ей хотелось просто вернуться в Крой, и чтобы здесь все было в точности, как прежде. Сентябрь. Праздники. Поездки в Релкирк по магазинам, гости, приезды-отъезды, полон дом народу. И никакой грусти, никаких разговоров о смерти. Это все она от вас и получила. Бал у Верены дал ей превосходный повод для того, чтобы одной возвратиться домой и выполнить то, что у нее, я думаю, с самого начала было задумано.