Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз

Хотя эта система позволяла Германии жить с крупным торговым нетто-дефицитом – иными словами, импорт товаров и услуг в Германию не компенсировался германским экспортом, – было бы ошибкой полагать, что торговля в пределах нацистской империи велась в одну сторону. На самом деле немецкий экспорт на протяжении всей войны поддерживался на таком высоком уровне, что он создавал для страны неудобства. В этом отношении опыт Германии сильно отличался от опыта Великобритании. В течение всей войны чистый вклад иностранных государств в британскую и немецкую военную экономику был сопоставим, но Германия до самого конца войны экспортировала намного больше товаров, чем Великобритания. По отношению к уровню 1938 г. германский экспорт в 1942 г. вдвое превышал британский, а в 1943 г. – втрое[1186]. Это не обременяло бизнес. Напротив, немецкие экспортеры старались сохранить своих европейских клиентов и получали за счет зарубежной торговли огромные прибыли. Но для германской военной экономики каждая тонна вывезенных из страны товаров являлась чистым убытком. Экспорт сохраняли вследствие его функциональной и политической необходимости. Германия экспортировала товары своим союзникам с целью поддержать их военную экономику и уровень жизни их населения. По отношению к таким союзникам, как Румыния, Италия, Финляндия и Хорватия, и к таким важным нейтральным странам, как Швеция и Турция, Германия имела сбалансированное сальдо расчетов[1187]. В этом смысле торговые позиции Германии в 1940 г. претерпели резкое изменение. В то время как в 1930-е гг. Германия накопила непропорционально большой дефицит в торговле со своими сателлитами из Юго-Восточной Европы, теперь она платила за их лояльность и военную помощь соответствующим увеличением экспорта. Самый большой дефицит по клиринговым расчетам Германия накопила в торговле с оккупированными территориями на Западе. Лишь Норвегия и Генерал-губернаторство представляли собой исключение в качестве оккупированных территорий, в которые Германия поставляла больше товаров, чем получала от них, – это обстоятельство свидетельствовало о крайней уязвимости этих маленьких экономик перед блокадой и оккупацией. Но даже в тех случаях, когда Германия накопила крупный торговый нетто-дефицит, она продолжала, по крайней мере в некоторой степени, возмещать его посредством экспорта, и в первую очередь это относится к Франции. Германия поступала так не по политическим соображениям, а потому, что французская экономика, лишившись своих связей с Великобританией, была просто не способна функционировать в отсутствие импорта из Германии (ниже мы еще вернемся к этому моменту)[1188].

Помимо реорганизации европейской торговли посредством клиринговой системы, другим ключевым элементом в программе подчинения европейской экономики служило проникновение немецкого капитала в предприятия Западной Европы.

Неудивительно, что активным участником этого процесса в качестве крупнейшей немецкой фирмы и ключевого игрока мировой химической промышленности являлась IG Farben. Она использовала свои давние контакты в международном лакокрасочном картеле для того, чтобы установить контроль над французской химической промышленностью через лакокрасочный трест Francolor[1189]. Не меньшее значение имела полная экспроприация тяжелой промышленности Эльзаса и Лотарингии немецкими корпорациями. Фирмы, лишившиеся заводов в Лотарингии после того, как эта территория отошла к Франции согласно Версальскому договору, восстановили контроль над своей бывшей собственностью[1190]. Но речь шла не только о бывших немецких сталеплавильных заводах и шахтах. После 1940 г. ни одной французской фирме не было позволено иметь контрольные пакеты акций ни в одной отрасли немецкой промышленности, включая и предприятия в районах, незадолго до того аннексированных Рейхом. Хотя окончательное юридическое урегулирование было отложено до послевоенного времени, в Лотарингии развернулась гонка за захват крупных французских промышленных активов[1191]. Неудивительно, что главный приз – горнорудный и сталеплавильный конгломерат de Wendel – достался концерну Reichswerke Hermann Göring, а Флик был вознагражден за услуги, оказанные им Герингу, компанией Rombacher Hiltte. Но другие претенденты на французские активы – в первую очередь Röchling., опора немецкого духа в Сааре, – были разочарованы. За пределами Лотарингии немцы не занимались сплошной экспроприацией частных активов, за исключением еврейской собственности, которая стремительно ариаизировалась на всех оккупированных территориях. В частности, в Нидерландах это означало переход в немецкие руки значительной части розничной торговли и банковского сектора[1192]. Но евреям нигде не принадлежала сколько-нибудь значительная доля промышленного капитала. Те крупные промышленные фирмы, которые удалось захватить немцам, до оккупации либо контролировались государством, либо, подобно французской электротехнической фирме Thomson's, принадлежали иностранцам[1193]. Установив «опеку» над иностранными паями, Германия взяла под свой контроль норвежскую алюминиевую промышленность и энергетическую отрасль[1194]. В Нидерландах компания Rheinme-tall, завладев государственными активами, стала хозяином двух крупнейших машиностроительных фирм, NV Werkspoor и Staatlichen Artileerie Inrichtingen. Немцы подчинили себе и Algemeene Kunztzide Unie (AKU), нидерландскую фирму, выпускавшую синтетическое волокно[1195]. Напротив, крупнейшие нидерландские транснациональные корпорации – Philips, Unilever и Shell— избежали немецкого проникновения, переведя права собственности в офшорные учреждения. Вторжение немецкого капитала не приобрело значительных масштабов ни в Бельгии, ни в неоккупированной части Франции. Возможно, наиболее существенным было то, что уклониться от многочисленных германских посягательств сумел трансграничный сталеплавильный гигант Arbed, третий из монстров европейской тяжелой промышленности после Vereinigte Stahlwerke и Reichswerke[1196]. Эта фирма, господствовавшая в экономике Люксембурга, контролировалась бельгийскими акционерами, которых представлял могущественный бельгийский консорциум Societe Generale de Belgique. В итоге и Александр Галопэн, властный и уверенный в себе босс Societe, переиграл и Reichswerke, и Vereinigte Stahlwerke, и Mannesmann, и Dresdner Bank, и Deutsche Bank. После 1941 г. Arbed работала под пристальным надзором немцев, но оставалась независимой силой в европейской тяжелой промышленности.