Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

Мне очень нравилось слушать Ковальского. Он, если рассуждал о преимуществе отъезда именно в Австралию, то иллюстрировал свои планы какими-то убедительными аргументами. Он ставил мне музыку исключительно австралийских музыкантов, которых оказалось очень много, а я и знать не знал, что они австралийцы. AC/DC, Ник Кейв, Миднайт Ойл, Краудид Хаус, Кайли Миноуг и много-много других. Но Ковальскому этого было мало. Он где-то раздобыл записи песен австралийских аборигенов и слушал их с наслаждением. Он показывал мне фильмы про Австралию, книги, открытки, марки. Электронной почты и Всемирной паутины тогда не было даже в фантазиях Ковальского. Но он нашёл адреса и имена каких-то австралийских любознательных людей и написал им письма. Я видел эти письма. Это были настоящие произведения наивного искусства и рукоделия. Текста в них было мало. Он их с трудом писал при помощи словаря. Остальным содержанием посланий были яркие коллажи, которые он делал из журнальных картинок. Например, в одном письме он фломастером писал по-английски: «Здравствуйте! Меня зовут Сергей. Я художник из Сибири. Вы готовы к моему приезду?» Ниже на листочке он приклеил фото из журнала «Охота и рыболовство»: улыбающийся человек держал на руках большую рыбу. Возле рта рыбы Ковальский приписал вылетающее из него слово: «Hello!»

Он был уверен, что любой человек в Австралии, получив такое письмо, потеряет сон от желания, чтобы автор этого письма приехал как можно скорее.

Приятно было принимать участие в планировании и рассуждениях о том, куда и почему надо ехать. С Ковальским заниматься этим было упоительно. В первую очередь потому, что это было весёлое и безответственное занятие, за которым ничего не следовало. Никуда всерьёз никто, во всяком случае я, не собирался. Да и Ковальский, похоже, тоже.

Мы не имели ни малейшего представления о том, как практически устроена некая иностранная жизнь. Как там, за пределами нашей страны, живут люди, как и где они работают, как и что едят, какие у них должны быть документы, каковы их права и обязанности, как они лечатся и так далее.

Мы знали, что наших соотечественников довольно много в других странах. В Америке, в Израиле и в Европе. Но от всего того, что долетало из эмигрантских кругов, веяло такой безжизненной тоской, а то и столь разухабистой пошлостью, что даже думать не хотелось о перспективах, к которым стремились те, кто рвался выехать из страны любой ценой.

Ковальскому и мне вместе с ним было просто приятно и увлекательно мысленно путешествовать по далёким странам, чем дальше, тем лучше, и покорять их своим неповторимым талантом.

Ковальский приносил откуда-то много видеозаписей разных музыкальных телеканалов Америки и Европы. Мы смотрели забавное и преимущественно наивное музыкальное видео того времени, и оно убеждало нас в том, что мы можем лучше, интереснее, веселее.

Так бы мы могли фантазировать бесконечно долго, не переходя к конкретным планам. Я не собирался всерьёз куда-то ехать. Театр «Мимоходъ» давал все смыслы и содержание, за пределами которых я ничего особенного не искал. У меня всё было хорошо.

Но театр мой рухнул, исчез, прекратил своё существование. Мне нечем стало дышать. Как раз в этот момент, не раньше не позже, Ковальский придумал неожиданный и вполне реальный план, который, в случае его осуществления, фактически позволил бы нам уехать за границу. А тогда можно было хоть до посинения желать и мечтать рвануть из страны. Но, не имея родственников или тех, кто прислал бы приглашение за рубеж, никаких шансов выехать не было.

Что же придумал Ковальский…

Незадолго до описываемых событий, осенью предыдущего года, рухнула Берлинская стена. На грядущее лето было объявлено объединение Восточной и Западной Германий. В Восточную Германию мы могли поехать как в страну социалистического лагеря не без проблем, но всё же и без особого труда. Ковальский предложил поехать туда накануне объединения двух стран, дождаться открытия границ и перейти в западный мир хоть и нелегально, но свободно.

Это была авантюра, но это был и красивый шанс. Ковальский всё узнал подробно. Пограничный контроль между Восточным и Западным Берлином должны были снять за месяц до фактического объединения Германии. Наши далеко идущие планы не были связаны с самой Германией, но на территории Западного Берлина Ковальский каким-то образом обнаружил консульские представительства и Австралии, и Южно-Африканской Республики. Там же находились штаб-квартиры разных правозащитных организаций, в которые тоже имело смысл обратиться. Он был убеждён, что там нас примут с распростёртыми объятиями и нам откроется весь мир.

Ехать, по его мнению, надо было в самом начале июня.

Ковальский после второго своего курса в университете успел целое лето проработать в так называемом интернациональном строительном отряде. Существовала такая форма обмена студентами. В наш университет и в Кемерово традиционно приезжали студенты и молодые преподаватели из Берлина и Дрездена. Здесь два летних месяца они вместе со студентами нашего университета работали на стройках рабочими. Им платили неплохие по местным меркам деньги, и они довольно весело проводили свободное время. На следующий год те, кто работали с немцами, могли поехать работать летом в Берлине или Дрездене. Желающих попасть в такой отряд со стороны студентов нашего университета было больше чем достаточно. Ковальский смог в него попасть.

Работая с ребятами из Восточной Германии, он, разумеется, со многими подружился и обзавёлся адресами. Будучи абсолютно бесцеремонным человеком, Ковальский пребывал в уверенности, что может в любой момент позвонить этим людям в дверь и быть радушно принят. И не один. Об этом он говорил как о деле решённом.

Точно так же, совершенно бесцеремонно, он написал кому-то из тех, с кем работал, и попросил срочно прислать ему приглашение для получения разрешения на въезд. Аккуратный немецкий его приятель незамедлительно и безропотно выполнил эту просьбу. Начало было положено. И отъезд за границу стал реальностью.

Когда Ковальский брал у меня необходимые для оформления приглашения данные, я всерьёз не думал о последствиях. Заграница была недосягаема и нереальна. А когда то самое приглашение пришло и мне нужно было идти оформлять заграничный паспорт, я оробел оттого, что назад пути не было.

За заграничными паспортами стояли толпы людей. Идея «валить» из страны тогда обуяла многих. Но в той толпе я не увидел никого, кто был бы похож на художника или кого подталкивали бы к отъезду творческие поиски. Я провёл несколько дней в ожидании своей очереди на оформление загранпаспорта и наслушался разговоров, в которых была только ненависть ко всему, что люди хотели без сожаления оставить в прошлом и неодолимая, лютая жажда будущего, связанная с тем, что находилось за пределами родины. Я определённо чувствовал себя чужим в той очереди.

Вспоминая теперь те тревожные и волнительные дни, я понимаю всю нашу с Ковальским наивность, но при этом и искреннюю чистоту помыслов. Я хотел уехать не от пустых магазинов, не от продовольственных карточек, не от рытья погреба и необходимости сажать и окучивать картошку на деревенском огороде. Я честно был уверен, что мне надо туда, чтобы найти единомышленников и творческих друзей. Там, за границей, был мир, откуда привозили пластинки музыкантов, которых я любил до беспамятства. Туда уехал Полунин с «Лицедеями», оставив тут кучу подражателей. А если он уехал, значит, там больше возможностей для работы. Там лучше понимают.