Рыжее знамя упрямства - Владислав Крапивин

Взъерошенный от хлопот Илья оглянулся через плечо:

— Ну? Закончили съемку киношедевра?

Понятно было, что пустить слезу сейчас не дадут.

— Не “кино”, а видео”… Все отсняли, но ведь нужен еще монтаж. И запись музыки. Петруша сказал, что слепит эпизоды начерно и подберет мелодии, но это для первой, рабочей премьеры. Чтобы показать перед Новым годом всем, кто участвовал и помогал. А настоящий монтаж — дело хитрое. Это надо на компьютере, а Петенька наш не специалист… Помог бы ты, братец, а?

Илья сказал, что можно. Только не раньше, чем он свалит сессию. До этого “сама понимаешь…”

Я рассказала Илье и маме, как снимали последний эпизод. И про племянника директора тоже рассказала. И когда говорила про это, в горле заскребло, будто глотнула мелко стриженную щетину… Мама только головой покачала и ушла на кухню. Я хотела сказать Илье про надписи на небе. “Помнишь?” Но поняла: не получится. Горло казалось запухшим. Илья снял очки и смотрел на меня, будто читал всю мою горечь (может и про тревогу о Пашке догадывался?). Бывало и раньше, что он смотрит вот так, словно говорит: “Я бы рад помочь тебе. Но как?” И тогда делается заметно, что левый глаз у него поврежден…

Пришел Лоська. Шепотом поведал мне, что Томчик там, во Дворце, отвел его в сторону и признался: “У меня ухо не болит, просто я боюсь выстрелов. Ты со мной из-за этого не раздружишься?.. Только Люке не говори, ладно?”

— А ты ему что?

— А что я… Говорю: “Нашел о чем страдать! Пойдем, — говорю, — завтра на площадь, там уже горки к Новому году поставили…” Жень, чтобы так признаться, надо, наверно, больше храбрости, чем для стрельбы. А?

— Да уж наверно…

Лоська помолчал и заметил умудренно:

— Кажется, нелегко ему будет жить на свете…

— А кому легко, Лось?

Он повел плечом: в самом деле, мол. У него хватало своих неприятностей. Недавно пришло известие, что отца могут перевести в другую зону-поселение, гораздо дальше от нашего города. Раньше Лоськина мать изредка ездила к мужу, а когда переведут, не доберешься. И обещанный пересмотр дела “заморозили”…

Впрочем, сегодня Лоська сказал, что перевод отца отменили!

— Мама хочет поехать к нему на Новый год…

— А ты?

— На двоих денег не хватит. Да и трудно: для детей, чтобы им ехать туда, нужно особое разрешение оформлять, не успеть уже…

Он закашлял.

— А с кем останешься?

— С соседями. Не привыкать…

Я как-то видела этих соседей. Ясно было: начнут керосинить в праздничную ночь, будет им не до пришлого пацана.

…Конечно, когда мать уехала, мы забрали Лоську к себе.

Праздник мы встречали уже на новой квартире. Было здесь еще не обустроено, не расставлено, не развешено как надо, но все же в углу мы установили ярко-зеленую елочку, которую ставили каждый год. Была она искусственная, но пушистая, будто с настоящей лесной опушки. Папа купил ее, когда я была еще крохой.

А настоящую елку я не хотела, боялась даже. Запах хвои напоминал запах венков. И сразу вспоминалось белое папино лицо над коричневым краем гроба перед тем, как положили крышку и гроб ушел в шахту крематория… Рядом с крематорием есть длинная стена, на ней множество табличек с именами… И папина… Не хочу сейчас об этом…

Переливались на елке лампочки. Мы накрыли большой раздвижной стол, оставленный нам Лифшицами.

Лоська всем нам принес в подарок большущую коробку с шоколадным драже. Интересно, где взял деньги? Небось опять промышлял на бульваре у шахматистов, они там собираются в любую погоду…

Я для Лоськи тоже приготовила подарок: настенный календарь с портретом серого гладкошерстного кота: вдруг похож на Умку? Лоська серьезно подтвердил, что очень похож. А еще я подарила ему книжицу Джеральда Даррелла “Поместье-зверинец”.

— Это про зоопарк, который он устроил на острове Джерси. На том, с которого монеты…

Лоська с этой книжкой сразу притих в большущем кресле, тоже оставшемся от прежних хозяев. Он скинул теплую одежду и остался в костюмчике с красным галиотом. Видимо решил, что такой разноцветный наряд — самый подходящий для праздника. Тем более, что батареи в комнатах жарили в полную силу, пришлось даже открыть форточки. Мама, правда, забеспокоилась:

— Лосик, тебя не продует? Ты и так все время покашливаешь.

— Нет, тетя Валя, ко мне сквозняк не долетает…

Пришел дядя Костя. Сказал, что заскочил к нам на минутку, по дороге в банкетный зал “Стройметалла”. Мы, конечно, обрадовались и никуда его не отпустили.

Илья куда-то сходил и привел свою Татьяну. Она смущалась и потому показалась мне симпатичнее, чем прежде.

После двенадцати, когда отзвучали полагающиеся тосты и пожелания и были съедены салат с крабовыми палочками и купленные в магазине “Аппетит” пельмени, Илья с Таней ушли праздновать в свою студенческую компанию.

— Ма-а, это недалеко, на Гоголевской. Я позвоню…

Перед уходом Илья пустил Лоську к компьютеру. Тот быстро вышел на прямую связь с каким-то холостяком во Флориде, который хотел провести предновогодние часы в шахматных поединках (там-то, в Америке, еще был день). Сражались они долго и с удовольствием. А мама, дядя Костя и я сели смотреть старую, как вселенная, комедию “Карнавальная ночь”.

Когда кино кончилось, дядя Костя распрощался.

— Надо все же заглянуть к коллегам. Возможно, они еще не все выпили-съели…

Лоська со счастливой улыбкой победителя спал перед выключенным компьютером — локти и голова на подлокотнике кресла. Мама легко подняла его на руки и понесла к постели. Лоська не проснулся, только покашливал во сне. Тонкие ноги болтались, как у деревянной куклы, с них все еще не сошел летний загар.

— Какая ты сильная, — сказала я маме, когда она укрыла Лоську пледом.

— Ох, да весу-то в нем… Кузнечик… Женя, знаешь, мне вдруг показалось, что я Илюшку несу… Так и не заметила, когда вы оба выросли.

— Мама, не грусти…

— Я не грущу. Просто подумала: как он там со своей Татьяной…

Илья словно услышал — тут же откликнулся. Позвонил, чтобы “еще раз поздравить семейство”.

Мама поулыбалась и вдруг сказала:

— Женечка, я хочу показать одну вещь… Я разбирала портфель со старыми папиными документами, с письмами и фотографиями. Ну, с теми, где его бабушки, дедушки и другие давние родственники. Каждая карточка завернута в бумагу. И среди них — вот… Сначала я думала: тоже фотоснимок на толстом картоне…

Это был не снимок. Это была черная компьютерная дискета.

— Мама! А если это та, про которую говорил Илья…

— Вот и я думаю…