Рыцарство. От древней Германии до Франции XII века - Доминик Бартелеми

Итак, старшая дочь Тибальда смотрит сверху на своего рыцаря Мелианта де Лиса и находит его самым красивым, лучшим из всех. Тем не менее чувствуется, что она слегка напряжена, нервничает, тем более что рядом с ней младшая сестра, еще девочка, с короткими рукавами, испытывающая нечто вроде сестринской зависти, какая в романическом мире Кретьена де Труа встречается и в других текстах (в отсутствие всякой ненависти в отношениях между знатными братьями). Конфликты сестер встречаются часто по нескольким причинам, но, возможно, они вызваны тем, что в реальной жизни не было четких правил, как делить наследство между дочерьми, не имеющими братьев, — по принципу равенства или отдавая преимущество старшей? И сердце Кретьена расположено скорее к младшим — мы это видели в истории Шипороза.

Правда, маленькая барышня из Тинтагеля — нахалка. Она не лезет в карман за словом и, услышав, как старшая хвалит Мелианта де Лиса, тут же кричит: «Я вижу более красивого, а может быть, он и лучше!» А заметила она Говена, вынужденного остановиться под деревом, чтобы отдохнуть. Старшая дает малышке оплеуху за дерзость, та жалуется отцу, но главное, чтобы отомстить сестре, добивается согласия Говена сразиться на стороне партии Тибальда. Так что Говен выбивает Мелианта де Лиса из седла, забирает его коня и, вероятно, ставит под угрозу его красивую любовь. Все это ради каприза девчонки (которая лишь теперь получает право носить рукава длиннее) и с риском лишиться поединка, имеющего для него огромное значение, где на кону стоит его честь!

Может быть, все несколько проще? В иные моменты кажется, что поведение мессира Говена граничит с фатовством и жестокостью. Нет бы ему оставить в покое этих голубков, которые любят друг друга с детства и которых, подобно другим куртуазным парам, разлучила только обязанность мужчины совершать подвиги, а женщины — требовать их от него! Без Говена Мелиант де Лис, конечно, выиграл бы этот турнир, потом предложил бы Тибальду Тинтагельскому пообедать и заключил бы с ним мир, как недавно, около 1080 г., сделал один бургундский сеньор — Фульк де Жу, взяв в плен шампанца, отказавшего ему в руке дочери.

Но рыцарскому обществу, даже куртуазному во внешних проявлениях, было присуще очень жесткое, часто жестокое соперничество. И, если приглядеться, кое-что могло задеть мессира Говена за живое. После того как младшая сестра привлекла к нему внимание, некоторые дамы начали смеяться над ним, словно затем, чтобы угодить старшей. «Чего он ждет, чтобы пойти в бой?» — бросает одна. — «Он дал клятву мира», — язвит другая. — «Это купец! Это меняла! — вступают в разговор еще две прекрасных насмешницы. — И он не хочет отдавать бедным рыцарям оружие, которое привез с собой». А девочка делает им замечание: «Вы что, думаете, купец может носить такие толстые копья?» Но это не помогает, и уже ползут слухи о торговце, который якобы выдает себя за рыцаря, чтобы не платить сеньору пошлины. Того и гляди Говена схватят стражники Тибальда Тинтагельского и потребуют штраф. Поэтому он объясняет, в чем дело, заводится и бросается в добрую турнирную схватку, никого не убивая, но и не щадя любви, как, впрочем, и не получая удовольствия, — не столько ради того, чтобы потешить самолюбие младшей сестры, сколько для поддержания собственного статуса и даже в большей мере ради этого.

Таким образом, в удовлетворении, какое получал литературный герой-рыцарь от красивой защиты женщин, как и от красивой любви к ним, есть изрядная доля нарциссизма. А вдруг это и есть настоящая дорога к бескорыстию и самоотверженности? Можно задаться и таким вопросом.

Действительно, во многих эпизодах персонажи блестяще демонстрируют верность данному слову, соблюдение законов гостеприимства, учтивость, положенную любому рыцарю. Ради этих ценностей они жертвуют личными интересами; рыцарский кодекс оказывается важней даже родственных связей. Мы знаем, что Говена обвинили в бесчестном убийстве, и вот он останавливается, не зная этого, в той самой башне, убийство сеньора которой ему приписали. К несчастью для себя, сын покойного догадывается об этом слишком поздно, и ему ничего не остается, кроме как учтиво соблюдать обязательные законы гостеприимства, которые защищают гостя. Что касается девицы, его сестры, она вступает в более чем куртуазные отношения с Говеном, и дело уже вот-вот дойдет до близости, как сказали бы в позднейшие времена… Это благородное поведение достойно оттенено, по контрасту, мотивом низкого мщения. Дело в том, что по призыву некоего вальвассора коммуна Эскавалона, то есть ремесленного города, раскинувшегося у подножья башни, берется за оружие, чтобы отомстить за сеньора, — во главе с мэром и эшевенами. «Этих разъяренных мужланов, схвативших топоры и гизармы, надо было видеть». Они смехотворны: «Один держит щит, не продев руку под ремни, другой — дверь, третий — решето». В то же время, подобно горожанам Брюгге 1127 г., мстящим за Карла Доброго, они страшны для высших слоев. Ведь, в конце концов, этот мэр, эшевены «и прочие зажиточные буржуа, которые не ели рыбы, но были толсты и жирны», — не такие ничтожества, как подлые земледельцы. «Звонят колокола коммуны, чтобы никто не устранялся. Нет среди горожан никого столь трусливого, чтобы не размахивал вилами или цепом, пикой и палицей». Они осаждают башню и начинают подкоп. Напрасно девица поносит их словами, в знании которых ее трудно было заподозрить: «У! У! Канальи (vilenaille), бешеные псы, проклятые смерды (pute servaille).» — ничто не помогает, надо обороняться, и вот оба, девица и юноша, лихо бросают шахматные доски в головы мужланам, чтобы не подкапывались, и вышибают им мозги. Ах, какое приятное зрелище! Вид крови горожан радует, размазанные в лепешку сервы вызывают насмешку. И в довершение всего тот самый Генганбрезиль, который и вызвал Говена, теперь спешит ему на помощь как человек чести, светоч куртуазности, и позволяет отложить поединок на год. После этого мессир Говен и отправится «на поиски Копья, наконечник которого всегда сочится кровью», а вместе с тем и Грааля. Он дает обет, словно выступая в паломничество или крестовый поход.

Правду сказать, традиционные правила приличия в принципе требуют защиты и отсрочки, и не без умысла, ведь расчет делается на то, чтобы ослабить напряженность и сберечь благородную кровь, — как в случае, когда король Людовик VI спасал Гуго дю Пюизе от крестьянской мести. Но Кретьен де Труа придает всему изысканный блеск и достаточно искусен, чтобы ярко показать и взаимное влечение двух полов, и взаимное отталкивание двух классов. И король Бодемагю под его пером в «Рыцаре Телеги» проявляет высокие нравственные качества, рыцарские в полном смысле слова.

Этот благородный отец обеспечил Ланселоту защиту от всех, кроме своего сына Мелеаганта. Так что он оказывает рыцарю безупречный и учтивый прием. Когда Ланселот требует освободить королеву и всех пленников («изгнанников») из королевства Логр, находящихся в королевстве Горр, Бодемагю советует сыну любезно уступить пленницу. В самом деле, он «хорошо знал, что прошедший через мост [Меча] — лучший из всех». Поэтому лучшим выходом был бы изящный маневр: поскольку «ссорой ты ничего не добьешься, — говорит он сыну, — без колебаний выкажи мудрость и учтивость: отошли же королеву» и тем самым «заключи с ним добрый мир». Достойный человек (то есть человек чести) должен «привлекать к себе» всякого другого достойного человека и «оказывать ему честь». Ибо «кто чтит другого, чтит самого себя, и знай, что будешь почтен сам, если сослужишь службу и окажешь честь этому рыцарю, бесспорно, лучшему в мире». По существу это значило бы разделить с ним честь ив то же время ослабить его триумф: ведь если он добьется возвращения королевы «скорее боем, чем из великодушия, он обретет больше славы».