Буря Жнеца. Том 2 - Стивен Эриксон

Незнакомец надолго замолчал, потом ответил:

– Да, Клюв. Можешь.

Ну да, все вроде правильно. Он снова устремился к воротам. Уверенным шагом. К воротам, сквозь серебряное сияние – на другой стороне была лужайка рядом с неглубоким ручейком. У самого берега, на коленях – его брат. Точно такой же, каким он его помнил. А по сторонам от него на земле – сотни восковых фигурок. Улыбающиеся лица, целое село, может даже и город.

Клюв подошел к брату.

Тот, не поднимая глаз – стесняется, – сказал:

– Это я их всех слепил. Для него.

– Какие красивые, – ответил Клюв и понял, что по лицу текут слезы. Сильно смутившись, он вытер их рукой. И спросил: – Можно с тобой поиграть?

Брат заколебался, разглядывая фигурки, потом кивнул:

– Ладно.

Клюв опустился на колени рядом с братом.

По ту сторону врат неподвижно стоял бог Худ.

И ждал.

С морского дна поднялась третья армия, готовая одолеть первые две. Армия грязи, против которой не спасал ни один щит, которую мечи пронзали, не поражая. Драгоценные островки из холстины представляли теперь собой беспорядочную мешанину, которая не давала ногам опоры, наматываясь на ступни или глубоко проваливаясь в жирный ил. Вымазанный серым солдат сходился с вымазанным серым воином в мертвой хватке отчаяния, злобы и ужаса.

Бурлящая человеческая масса превратилась в единое целое, в животное, что беспорядочно извивается и бултыхается в грязи, от него исходил оглушительный лязг металлических ударов, вопли боли и агонии.

Солдаты и воины падали, их втаптывали в серое и красное, делая неотличимыми от зыбкой почвы под ногами. Никакую стену из щитов было не удержать на месте, любая атака захлебывалась, битва превратилась в скопище отдельных бойцов, лихорадочно размахивающих оружием по колено в грязи среди толпы себе подобных.

Животное двигалось вперед и назад, пожирая самое себя, а командиры с обеих сторон посылали в водоворот все новые и новые силы.

Клинья тяжелой летерийской пехоты должны были отбросить оул’данов, однако вес брони сделался их проклятием – солдаты не могли двигаться достаточно быстро, чтобы воспользоваться брешами в обороне, и не успевали закрывать их в собственных рядах. Отдельные пехотинцы, увязнув в грязи, вдруг обнаруживали, что отбились от своих – после чего на них налетали оул’даны и, окружив со всех сторон, принимались колоть и рубить, пока солдат не падал. Везде, где летерийцам удавалось сгруппироваться – от трех и до тридцати человек, – они устраивали настоящую резню, десятками уничтожая менее дисциплинированных противников. Однако вскоре в дело вступала грязь и растаскивала их по сторонам.

С западной стороны в какой-то момент появились к’чейн че’малли и прошли вдоль фланга, произведя жуткую бойню.

Биватт направила туда лучников и пеших копейщиков, и те ценой огромных потерь отогнали демонов – с ног до головы утыканных стрелами, женская особь еще и прихрамывала от глубоко засевшего в левом бедре копья. Атри-преда отправила бы для преследования синецветскую кавалерию, но та застряла где-то на северо-востоке, гоняясь за остатками оул’данской конницы. В любом случае кечра с морского дна не ушли и огибали сейчас схватку по направлению к восточному флангу, расплескивая грязь с каждым длинным шагом.

Если они решат там атаковать, у атри-преды особо не осталось солдат, чтобы ответить – две сотни легкой пехоты, которые без прикрытия лучников смогут разве что выставить навстречу редкий частокол из копий, но его хватит для защиты хорошо если четверти фланга.

Сидя верхом на бьющей копытом лошади у верхней точки береговой линии, Биватт посылала проклятья именем всех богов, каких только могла вспомнить, – треклятые кечра! Их что же, вообще не убить? Нет, одного мы ранили! Тяжелые копья против них действенны – Странник меня забери, можно подумать, мне есть из чего выбирать?

Она жестом подозвала одного из оставшихся при ней посыльных.

– Приказ финадду Тревалу переместиться со своими легкими на восточный фланг. Выстроиться в защитную линию на случай возвращения демонов.

Посыльный убежал. Взгляд Биватт вернулся к полю битвы. По крайней мере, пыли нет и все видно. Видно действительно было прекрасно. Летерийцы постепенно оттесняли оул’данов, фланги наконец-то начали загибаться, формируя охватывающие клещи. Ярость схватки ничуть не ослабла, более того, оул’даны на флангах даже удвоили отчаянные усилия, осознавая, что вот-вот произойдет. Осознавая… начало конца.

Красную Маску она не видела. Полколокола назад он вместе с телохранителями покинул платформу в центре и бросился в бой, чтобы закрыть прорыв.

Глупец оставил свою центральную позицию, а вместе с ней и возможность управлять битвой. В его группе не было знаменосца, вокруг которого могли бы собраться остальные воины. Если Красная Маска до сих пор жив, он, как и остальные, покрыт грязью, неузнаваем и потому бесполезен.

Ей так хотелось ощущать триумф, торжествовать. Однако она прекрасно понимала, что потеряла уже треть своей армии – если даже не больше.

Поскольку оул’даны не хотели признавать очевидного. Да, разумеется, на плен им рассчитывать не приходится – речь сегодня лишь о взаимном уничтожении, – однако болваны даже не пытаются бежать, хотя у них есть для этого все возможности, поскольку на дне моря кавалерия не сможет их преследовать, а от тяжелой пехоты они тоже без труда оторвутся. Проклятье, им следовало бы обратиться в бегство и оставить себе возможность для других сражений!

Вместо этого упрямцы стояли насмерть – сражались, убивали и умирали сами.

К ним присоединились даже старики и женщины, добавив к общему месиву свою изуродованную плоть и расплескавшуюся кровь.

Боги, как же она их ненавидит!

Брол Хандар, наместник провинции Дрен, ощутил у себя во рту вкус крови женщины и с внезапным удовольствием сделал глоток. Та залила его кровью, когда он, наклонившись, сделал выпад и пронзил мечом ее грудь. Тугой горячий поток ударил прямо ему в лицо. Она рухнула на спину, а он выдернул меч и развернулся в поисках очередной жертвы.

Но со всех сторон были лишь его воины, неподвижные, не считая тех, кто никак не мог отдышаться. Бойня раненых или лишившихся коней оул’данов сразу приняла какой-то лихорадочный характер, словно всеми арапаями овладел один и тот же кошмар, и однако в самой резне было столько удовольствия, что, когда она вдруг завершилась, воздух вокруг них словно застыл от ужаса.

Это, осознал Брол Хандар, совсем не то же самое, что убивать тюленей на родных побережьях. Необходимость бывает самого разного вкуса, иногда – горького, иногда – невыносимо сладкого. Кровь той женщины все еще ласкала глотку, словно дикий мед.

Отец Тень, я что, рехнулся?

Он осмотрелся кругом. Мертвые оул’даны, мертвые лошади. Воины эдур, клинки влажные, с них капает. И вороны уже слетаются на пир.