Мы - силы - Вадим Еловенко

– Ничего страшного, – сказал водитель Алине, указывая на колесо. – Сейчас заменим – дальше поедем.

Денис, проскочив между идущими мимо грузовиками колонны, спустился в кювет и, не особо прячась за оголенными кустами, облегчил мочевой пузырь. Поправил деловито штаны и автомат на плече, поднялся обратно на дорогу. Снова проскочил между идущими автомашинами и спрятался от дождя в салоне автобуса. Следом за ним вошла Алина и спросила детей, кто хочет в туалет. Пришлось Денису снова выходить и вести мальчиков через небольшое поле в лесок, чтобы они не так стеснялись. Сам он их стеснительности не понимал уже, но Алина сказала, и он вел. Она же повела девочек на другую сторону дороги, колонна, уже никого не ожидая, прошла дальше, и только крытый грузовик охранения стоял на обочине, ожидая, когда автобус тронется в путь. Даже когда дети вернулись мокрые от дождя, но довольные (после стольких часов езды им удалось побегать и размяться), водитель все так же возился с колесом. Алина быстро утихомирила детей и заставила всех рассесться по своим местам.

Присев у переднего колеса автобуса, мальчик подумал, что они уже далеко отъехали от города и что скоро будет та самая большая вода, через которую еще никто не придумал как перебраться. Он вообще последнее время мало говорил и больше произносил слова у себя в голове. Вот и сейчас, чувствуя спиной удары капель, он рассуждал о тех, кто плелся под дождем пешком. Он жалел их, но, став мудрее за последнее время, ни за что не поменялся бы с ними местами ни из какой жалости. В этом он упрекал себя, но ему не было стыдно. Тогда он представлял стариков, идущих пешком, которых поддерживают женщины, чьи дети едут в колонне. И все равно у него не проснулось того жгучего стыда, который, бывало, охватывал его в детстве, если он видел, как мама несла тяжелые авоськи, а он, бездельник, дома в это время чем-то занимался. Даже испуг Дениса по поводу потери им стыда был каким-то тусклым. Неправильным. Формальным. Мальчику пришлось признать, что он очень сильно изменился не только внешне. Но и внутренне. Он был готов стрелять и драться за эту мелюзгу в салоне автобуса. Он чувствовал себя чуть ли не их старшим братом после наставлений Алины. Он был готов умереть за саму Алину. Но те, кто не входил в круг его «близких», которых он сам признал, стали ему не просто безразличны… они словно перестали существовать для него.

Вопрос, который возник в голове и стал настойчиво требовать решения, выглядел приблизительно так: ЭТО надолго, навсегда или временное помутнение?

От самокопания его отвлек странный шум, что сквозь дождь сначала был незаметен, потом хоть и был слышим, но его никак и ни с чем нельзя было сравнить. А уж когда встревоженный Денис отошел от автобуса, пытаясь высмотреть в пелене дождя что-то, что может издавать такие звуки, они превратились во вполне узнаваемый шум винтов вертолета.

Дальше он не рассуждал. Скинул с плеча автомат, снял его с предохранителя. Патрон и так уже находился где надо… поднял оружие к плечу. Из машины охранения его заметили и удивленно стали выглядывать из-под тента. Дальше и у бойцов сопровождения сработал обычный инстинкт самосохранения. Они повыскакивали из кузова в дождь и врассыпную разбежались по насыпям дороги.

Не обращая ни на кого внимания, Денис стоял с автоматом, прижатым к плечу, и целился в только ему понятное место над лесом. Его замершие пальцы, сжимающие цевье и лежащие на курке, казалось, стали белыми от холода и напряжения. На лице мальчика не отображалось ничего. Он просто стоял и ждал.

Он нисколько не изменился в лице, когда над близким лесом заметил идущий на него большой корпус вертолета, он просто плавно нажал на курок. Один выстрел. Еще один. Еще один. Он стрелял так, как учили его ребята из роты Ханина. Выстрелил, прицелился, выстрелил. Не тратя лишние патроны на крутость шумного и бесполезного огня. Не стараясь запугать противника, чтобы он голов не показывал… сейчас была одна цель и один стрелок. И потому выстрел, прицел, выстрел. Вот звонко зашумели очереди автоматов сопровождения. Вот раздались крики командира, чтобы кто-нибудь выстрелил из гранатомета. Не попасть так, напугать пилота. А вертолет все надвигался на две машины, замершие на обочине. Одна из подвесок вертолета окуталась дымом, и все у Дениса внутри сжалось до боли. Сердце буквально сбилось с ритма, когда разум осознал, что вертолет пустил ракету. Но мальчик не двинулся с места, он все так же прицельно стрелял по лупоглазой кабине вертолета. Ракета пролетела всего в трех метрах над головой Дениса, чуть оглушив его. В следующий миг она взорвалась метров за пятьдесят сзади него, не причинив ни мальчику, ни автобусу никакого вреда. А Денис продолжал стрелять, уже не обращая внимания, почему он стреляет так, а не иначе. Почему должно слиться перекрестье. Почему надо сдерживать дыхание. Почему надо плавно давить на курок. Он стал словно автомат, что имел только одну задачу – качественно класть пулю за пулей, разбивая плексиглас кабины. Вертолет так никуда и не свернул. Он пролетел над дорогой с машинами и вломился в тот лес, в который еще недавно Денис водил мальчиков по их нужде. Сломав несколько сосен, вертолет взорвался и опал пылающим шаром в подлесок. Денис опустил автомат, но так и не отводил жесткого взгляда от места, где, казалось, сам ад вырвался из земли, поджигая мокрые сосны и кустарник.

От созерцания подбитого вертолета его оторвали только радостные крики чуть ли не ему в ухо и чьи-то жесткие, даже болезненные объятия. Потом он увидел перед собой счастливое, но со слезами лицо Алины, что попеременно оборачивалась то на пламя, то на него, Дениса, и только тогда он пришел в себя. Командир взвода охранения разжал объятия и опустил мальчика на землю. Теперь уже Алина обняла его и сказала, чтобы все слышали:

– Наверное, Антон просто знал, что тебя надо с нами отправить.

Начальник сопровождения сказал, тоже радуясь:

– Да, пацан, если бы не ты, этот… бы нас с двух залпов тут бы и похоронил.

Денис механически поставил автомат на предохранитель и, закинув его на плечо, хлопая часто ресницами, словно собирался заплакать, посмотрел в мокрое лицо Алины.

– Нам надо ехать… – тихо сказал он. – Нам надо очень быстро ехать.

И путь, длиною в жизнь, мы проходили за мгновенье.

На удивление яркое и солнечное утро встретило всех, кто выжил в вечерней и ночной мясорубке. Антону и другим дали выспаться до одиннадцати утра. Их не трогали, не будили, старались рядом не ходить. И они спали. Двенадцать человек, что ранеными и изувеченными вытащили из-под завалов окончательно обрушенных домов.

У Антона была перебита рука, и арматурой ему прошило ногу, повредив артерию. Он должен был умереть от потери крови, но его вытащили, перетянули ногу, плотно перебинтовали руку, вкололи обезболивающее и после отправили на койку, где он окончательно провалился в беспамятство. Остальным тоже оказали скорую помощь. И их под охраной так же оставили в палатке дожидаться своей участи.