Лисьи броды - Анна Старобинец

– Дитя-то бить – разве ж можно?

– О чем молчать? – Ермил поднялся на ноги и, мутно глянув в таз с кровью, двинулся к Марфе и Прошке.

– Мне мамка сказала не говорить, сказала, если расскажу, то прибьет… – Прошка попробовал вырваться, но Марфа держала крепко.

– А ну пусти ребенка, – бесцветно сказал Ермил, глядя в сторону.

– Ты о ребенке, значится, вспомнил? – загундосила Марфа. – А когда с ведьмой-шалавой путался, меня с детьми в избе нетопленой оставлял, тогда…

Ермил вдруг резко выбросил вперед руку и схватил жену за горло. Косынка ее сползла с головы, Марфа вытаращила глаза, разинула рот с белыми катышками слюны в уголках губ и выпустила Прошкину руку.

– Пальцем тронешь его – убью, – спокойно сказал Ермил. – Брата сегодня убил. И тебя – убью.

Танька, левой рукой закрыв рот, правой судорожно и как-то криво крестилась, как поломанная, покосившаяся мельница. Отец Арсений невозмутимо продолжал обмывать покойника.

– Можешь мне рассказать, – Ермил оттолкнул от себя хрипящую Марфу и присел на корточки рядом с сыном. – Тебе ничего не будет.

– Меня дядя Андрон привел к оборотням!.. А Настя меня спасла!.. А потом ее поймал дядя Бойко!.. У него пистолет! Он сказал, что Настю убьет, если дядя Шутов не отдаст ему какое-то золото!.. Он сказал, чтоб я Настиной маме это сказал!

– Ты сказал?

– Да, – Прошка съежился и зажмурился, готовясь к побоям.

– Молодец, – Ермил погладил его по голове здоровой рукой. – Что дальше?

– Дядя Шутов с Настиной мамой пошли за Настей в лес, к дяде Бойко. С этим золотом.

– Где? – Ермил поднялся на ноги. – Где Бойко ее схватил?

– Недалеко от кумирни, – прошептал Прошка.

Ермил поднял с пола ружье, надел на плечо. Покосился на распятие, собрался было перекреститься, соединив в двоеперстие два черных, холодных пальца, – но раздумал и молча двинулся к выходу.

– Папа, стой! – Прошка бросился за ним, сунул что-то Ермилу в черную руку. – Отдай это Насте!

Ермил кивнул и пошагал дальше.

– Ты куда? – хрипло каркнула Марфа, нахлобучивая обратно на голову косынку.

– В лес, – ответил Ермил не оборачиваясь. – Спасать своего ребенка.

– Твои дети все в городе! – сорвалась на визг Марфа.

– Не все.

Прежде чем охотник скрылся в притворе, отец Арсений быстро перекрестил его спину.

– Встань сюда, – майор Бойко указал на масленую спинку вкопанной в землю мины.

Его сердце билось часто и тяжело, и так же часто и тяжело дышала девчонка, и раскачивался, гудя, чугунный колокол над кумирней, как будто помогая им держать общий ритм. Он не такой. Не такой. Не такой. Он не обижает детей.

– Дядя Бойко… вы ведь раньше были хороший… ну, пожалуйста… я хочу к маме!

– Думаешь, я не хочу тебя отпустить?!

Он не такой. Его вынудили. А он не такой.

– Тогда отпустите… – она попыталась высвободить руку, но майор держал мертвой хваткой чуть выше локтя.

Ее рука была горячей, а лицо блестело от испарины.

– Ты что, больна?

– Да. Мама должна дать мне лекарство. Мне нужно к маме!

Он не такой. Он не обижает больных детей. Он и правда все еще может ее отпустить.

– Знаешь, что называют на войне точкой невозврата?

Она помотала головой отрицательно, и черные пряди налипли на влажный лоб.

– Это когда пилот видит, что количество горючего приближается к такому значению, при котором вернуть самолет в точку вылета будет уже невозможно. Ты меня понимаешь?

Она кивнула.

– Сейчас – моя точка невозврата. Либо я тебя отпущу. Потому что я не обижаю детей. Либо ты встанешь на эту мину. Потому что это мой единственный способ вернуть то, что у меня забрал… дядя Шутов.

– А если он не отдаст? Вы тогда меня убьете, да?

– А я всегда стараюсь верить в людей. Он отдаст – и ты сразу же пойдешь к маме.

– Помоги-спаси, о Небесная Ху-Сянь, – зашептала Настя. – Ты вознеслась и смотришь сверху на нас, на стадо живых…

– Заткнись! – он с яростью дернул девчонку за руку по направлению к мине. – Нет никаких богов! Ни китайских, ни русских, ни Ху-Сянь, ни Христа! Мы здесь одни, понимаешь, ты, идиотка?!

Она зажмурилась и сказала так тихо, что колокол заглушил ее голос:

– Есть боги.

– Значит, им все равно. Они даже не смотрят.

Она стояла с закрытыми глазами и шевелила губами: молилась. И почему-то – он и сам не мог понять почему – это привело его в ярость. Возможно, дело было в том, что на нее кто-то смотрел сейчас с неба, а на него – нет.

– Открой глаза, – скомандовал он. – Я кому сказал?!

Он резко встряхнул ее, и она подчинилась, но смотрела не на майора, а в землю. По пыльным щекам ее текли слезы, прочерчивая чистые, сияющие бороздки.

Он взял ее рукой за подбородок:

– А ну на меня смотреть!

Она подняла на него глаза. Они были рыжие, нечеловеческие, звериные.

Он резко отдернул руку – как от ядовитой змеи – и почувствовал, как вслед за испугом и отвращением пришло облегчение.

– А ты у нас, значит, и правда ведьма, – он ткнул ее в спину пистолетным стволом. – Давай, вставай. Ребенка я бы пожалел. А к сказочным тварям теплых чувств не питаю.

Он холодно наблюдал, как тварь встает, куда ей приказано, и сердце его билось ровно. Он не такой. Он бы, конечно, отпустил больного ребенка. А тварь не жалко.

Когда раздался щелчок, он сказал:

– Это взрыватель. Если ты сойдешь с мины – умрешь.

Тут что-то гниет. Тут пахнет зверем и смертью. Я постиг, что Путь Самурая – это смерть. В ситуации выбора без колебаний предпочти… что? Самурай не помнит. Самурай забывает. Зверь заставляет его забыть. Если самурай не достиг цели и продолжает жить, он тогда… что делает? Становится зверем?

Цель. У самурая есть цель. Он должен сделать вакцину. Он записал на бумажке формулу – пока еще был ученым больше, чем зверем. Вакцина спасет дочь дочери его женщины. Его женщина – Старшая Мать. Самурай теперь в ее стае.

У самурая была раньше другая цель. Он был ученым. Он был военным. Какая цель была раньше у самурая?.. У самурая было раньше письмо от матери. У самурая была раньше другая мать. Со скорбью и гордостью сообщаю: твои отец и брат пали смертью воинов. Они погибли… как же они погибли?.. Взрыв был ярче тысячи солнц… Десятки тысяч погибли сразу… перед смертью теряя разум и человеческий облик…