Катарсис-1. Подноготная любви. Психоаналитическая эпопея - Алексей Меняйлов

Иоанн прожил интереснейшую жизнь. Он учился у великого Учителя и мог холодными ночами, среди камней Иудеи сидеть у костра рядом с Ним, слушать и размышлять над услышанным. Он мог переспросить, если ему, Иоанну, казалось, что он что-то не расслышал или недопонял. Он мог подать Учителю воды и полить ему на руки, когда Тот совершал омовение.

Иоанн на удивление мало писал про исцеления физического тела, хотя были и они, — а если писал, то это был всего лишь изобразительный материал для размышления над вопросами большей важности. Христос знал конец от начала, и первостепеннейшей Его задачей было обучение первых учеников, апостолов, поэтому исцеление расслабленного именно в субботу было, прежде всего, уроком. Уроком ученикам об истинном смысле субботы. Христос знал, что исцеление расслабленного именно в субботу принесёт множество неприятностей Ему Самому и Его ученикам — и, действительно, принесло — и самому исцелённому тоже, но, тем не менее, Христос не поторопился исцелить человека на день раньше. Как ни хотелось Ему помогать людям на этой несчастной земле и помогать как можно раньше, но прежде предстояло решить главную задачу: создать Церковь Свою, воспитать верную Жену и оставить на земле непорочную Невесту, которая, сколь бы ни была слаба и сколь много бы ни оступалась, в силах была бы подняться и остаться непорочной.

Христос исцелил в субботу хронического больного — это был скандал! — но тем жарче была дискуссия об истинном содержании субботы, дискуссия, после которой напряжение мысли подняло Его учеников ещё на одну ступень над похотями этого мира. (Заповедь важна всякая, но в особенности та, которая в данное время находится в наибольшем пренебрежении, поэтому Христос исцелил, а Иоанн описал этот случай.)

Людям свойственно обвинять своих ближних в своих же собственных грехах. Это общепринятое положение требует уточнения. Всё-таки, есть проницательные люди, которые умеют высказать правильное суждение. Только во всех ли случаях? Жухлым, поглощённым сребролюбием, идолами и прочими тяготами внушений от ярких некрофилов, разумеется, не до тонкого познания людей, поэтому в подобных себе жухлых они, напрягшись, распознают себя, свои грехи. Жухлые подчиняются внушениям ярких и видят, что прикажут: в военных — защитников, во врачах — спасителей, в целителях — святых. Ярких же биофилов жухлые попросту не понимают, и в качестве «своего» мнения пользуются тем, что внушили яркие некрофилы. Последние же, раз заметив в себе способность манипулировать людьми, в этой своей способности совершенствуются. Это подразумевает распознание слабых мест у объектов манипуляции. Десятки и сотни раз (начиная с детства) убедившись в своей проницательности по определению греховных влечений жухлых, яркий начинает верить в непогрешимость своих суждений вообще. Но и сам он непременно — объект манипуляции для другого некрофила (не обязательно более яркого, просто, к примеру, ассоциирующегося с отцом или с матерью), и, как от него и ожидается, начинает тем восхищаться, умиляться и т. п., словом, как потребуют. Текст внушения, воспринимаемый как «самостоятельно составленное мнение», безусловно, вводится на энергетическом уровне, поэтому, когда встречается человек с пониженным полем давления, т. е. биофил, то ярконекрофилическому «эксперту» ничего более не остаётся, как улавливать своё же собственное поле, и в этом поле он угадывает свои же собственные мерзости. Отсюда понятно, почему столь проницательные люди, как члены Синедриона (высший орган власти иудеев), разглядели в Христе опасного для нации человека, основное стремление которого — власть. (В Толстом высшие иерархи православной церкви разглядели человека, недостойного даже называться христианином.) Таким образом, биофилы, оказываясь всё время оболганными и обовранными, принуждённые в какой-то момент жизнь и её ценности переосмыслить, в конце концов перестают пользоваться системой внушённых им оценок, силою Христа достигают независимости суждений и, наконец, в людях с некоторых пор заблуждаться перестают. Это вносит в их души некоторый мир и покой, хотя они по-прежнему остаются обовранными и оболганными теми же самыми яркими некрофилами, скажем, представителями какой-либо из форм государственных религий. Последние же — вообще безнадёжный случай, поскольку они не только достигают в церквах признания, что их укрепляет, но и исходно верят в свою биофильность и избранность.

Итак, людям свойственно обвинять ближних в своих же собственных грехах, и происходит это по той простой причине, что эти грехи им известны лучше, чем другие. Если неприемлемый для них человек говорит притчами, то они способны видеть только то, что им хочется. Христос, выгоняя торгующих из Храма, взял в руки кнут, но только те, которые сами хотели бы насладиться болью других, и кнутом — по лицам, по спинам! — додумываются до того, что Христос тем кнутом стал стегать. На самом же деле кнут в руках пророка (а никто в Иудее и не сомневался, что Иисус — как минимум пророк) — символ гнева Божия, и торгующей толпе, прекрасно ориентирующейся в деталях служения древних пророков, достаточно было увидеть кнут, чтобы, побросав всё, ринуться вон из Храма.

Недоброжелатели обвинили Христа, что Он — «человек, который любит есть и пить вино» (Лук. 7:34), но только те, для кого стремление к дурману — глубинная сущность души, признали это свидетельство истинным: в многозначном слове «вино» захотели угадать вино непременно алкогольное. Дескать, и Христос, как мы, был не дурак выпить.

А что угадали в поступке Христа фарисеи, некрофилы-государственники, которых жухлый народ, сам не понимая почему, вынужден был признавать за образец святости? Они не смогли угадать в поступке Иисуса того, что смогли разглядеть Его ученики — образ более полного и единственно возможного способа соблюдения четвёртой заповеди — заповеди о благодатной субботе. Фарисеи увидели в исцелении расслабленного нарушение святости субботы потому, что именно так обличала их собственная совесть, потому что они сами её нарушали, нарушали обезжизниванием субботы бесчисленными запрещениями, забыв основное её содержание — любовь и познание Слова.

Всякого человека, который оказывался рядом со Христом, начинала обличать совесть за бездарную жизнь, растрачиваемую на ничто вместо того чтобы жить, чему зримым доказательством был Сам Христос. Фарисеи нарушали субботу, совесть их обличала, но обвинили они в её нарушении Иисуса.

Религиозные фарисеи, в отличие от Иуды, были некрофилами-государственниками (неисчезающее на этой земле племя!), поэтому неудивительно, что их стремление нарушать субботу, чтобы она была не субботой, не любовью и не благословением, отобразилось в последующих веках в национальных принципах мышления: «суббота в пятницу», «суббота в воскресенье», «суббота в среду», «как бы суббота в субботу». Движения эти неизбежно должны были принять национально-признанные формы, о чём Господь Своих верных и предупредил в «Откровении», для Иоанна — книге будущего, а для нас уже настоящего.

А как показать в видении Церковь? Как в одном зримом образе показать всех рассеянных по земле людей, для которых заповеди Божьи — не система запретов, а естественное состояние души? Способ со времён пророков древности один: избранному на служение пророку бывает явлена непорочная невеста, или верная жена, — символ немногочисленной, но истинной Церкви Христовой. А как показать, что рядом есть другая, мощная организация, которая есть сообщество очень религиозных людей, но которая жена лишь по самоназванию? И Иоанн видит великую блудницу, проститутку, подавляющую, украшенную для деструктурирования сознания жертв золотом и жемчугами, дорогими тканями.