Лорд Теней - Кассандра Клэр

Вертящийся воздух – холодное вращение почти-портала – вновь ее подхватил, и она рухнула в реальность, на пол своей спальни. Больше в комнате никого не было. Дрю, задыхаясь, пыталась подняться на колени. Сердце словно пыталось вырваться из груди.

Голова шла кругом – ужас от того, что она очутилась под землей, ужас от незнания, вернется ли она когда-нибудь домой, ужас оказаться в незнакомом месте – и все же образы от нее ускользали, словно она пыталась удержать ветер или воду. Где я была? Что случилось?

Она поднялась на колени, чувствуя тошноту и недомогание. Дрю сморгнула головокружение – перед ней все еще стояли глаза, зеленые глаза – и увидела, что вещмешок Хайме пропал. Окно спальни стояло открытое, пол под ним был влажным. Должно быть, он забежал и снова ушел, пока… ее тут не было. Но где она была? Она не помнила.

– Дрю! – вновь раздался все тот же голос. Голос Марка. В дверь в очередной раз нетерпеливо постучали. – Дрю, ты меня что, не слышала? Эмма и Джулиан вернулись.

– Ну вот, – сказала Диана, в последний раз проверяя повязку на руке у Гвина. – Жаль, что я не могу нанести тебе ираци, но…

Она осеклась, чувствуя себя глупо. Это она настояла, чтобы они отправились в ее комнаты в Аликанте, чтобы она могла перевязать его рану, и с тех самых пор Гвин молчал.

Стоило им забраться в ее комнату через окно, как Гвин хлопнул коня по крупу, и тот взмыл в воздух.

Пока он осматривался в ее комнате, двуцветными глазами вбирая все видимые приметы ее жизни – грязные кружки из-под кофе, брошенную в угол пижаму, письменный стол в чернильных пятнах, – Диана гадала, правильное ли решение приняла, приведя его сюда. Много лет она допускала в свое личное пространство лишь немногих, показывая только то, что хотела показать… Тщательно контролировала доступ к своему внутреннему «я». Она никогда не думала, что первый мужчина, которому она позволит войти в ее комнату в Идрисе, будет странным и прекрасным фэйри – но, когда он поморщился от боли, сев на кровать, она поняла, что всё сделала правильно.

Когда Гвин принялся сдирать с себя похожие на древесную кору доспехи, она почувствовала, как ему больно, и стиснула зубы. Ее отец всегда держал в ванной запасные повязки. Когда она вернулась оттуда с марлей в руках, то обнаружила Гвина мрачным и по пояс нагим на смятом одеяле; его каштановые волосы были почти такого же цвета, что и деревянные стены. Кожа была на несколько оттенков бледнее, гладкая и туго натянутая.

– За мной не надо ухаживать, – сказал он. – Я всегда сам перевязывал себе раны.

Диана не ответила и приступила к сооружению повязки на скорую руку. Сидя рядом с ним, она вдруг поняла, что никогда еще не оказывалась так близко к нему. Она думала, что его кожа на ощупь будет как древесная кора, как доспехи, но ошиблась: она была на ощупь как самая мягкая выделанная кожа, из которой шили ножны для самых хрупких клинков.

– У всех бывают раны, уход за которыми лучше поручить кому-нибудь другому, – заметила она, откладывая в сторону коробку с повязками.

– А что насчет твоих ран? – спросил он.

– Меня не задело. – Она поднялась на ноги, чтобы доказать ему: она в порядке, ходит и дышит. Но отчасти она сделала это еще и затем, чтобы восстановить между ними дистанцию. Сердце ее сбивалось с ритма, и ее это настораживало.

– Ты знаешь, что я не это имел в виду, – сказал он. – Я вижу, как ты заботишься об этих детях. Почему бы просто не предложить возглавить Институт Лос-Анджелеса? Из тебя был бы лучший лидер, чем из Артура Блэкторна за всю его жизнь.

Диана сглотнула, хотя во рту у нее пересохло.

– А это имеет значение?

– Имеет в том смысле, что я желаю тебя узнать, – произнес он. – Я поцеловал бы тебя, но ты от меня ускользаешь; я познал бы твое сердце, но ты скрываешь его в тени. В том ли дело, что я тебе не нравлюсь или ты меня не хочешь? Потому что в таком случае я не стану тебя беспокоить.

В его голосе не было никакого намерения вызвать чувство вины – лишь простая констатация факта.

Если бы он взмолился более эмоционально, она, может быть, и не ответила бы. Но сейчас она поймала себя на том, что идет через комнату к полке у кровати и снимает оттуда книгу.

– Если ты думаешь, что я что-то скрываю, то, полагаю, ты прав, – сказала она. – Но сомневаюсь, что это то, что ты думаешь. – Она вскинула подбородок, подумав о своей тезке – богине и воительнице, которой не за что было извиняться. – Я ничего плохого не сделала. Я не стыжусь; у меня нет на то причин. Но Конклав… – она вздохнула. – Вот, возьми.

Гвин с серьезным лицом принял у нее книгу.

– Это книга законов, – заметил он.

Диана кивнула.

– Законов об инвеституре. Тут описаны церемонии, в ходе которых Сумеречные охотники вступают в новые должности: как присягают на должность Консула, или Инквизитора, или главы Института. – Она перегнулась через него, открыв книгу на хорошо изученной странице. – Вот тут. Когда присягаешь при вступлении в должность главы Института, ты должен отвечать на вопросы Инквизитора с Мечом Смерти в руках. Это закон. Вопросы никогда не меняются.

Гвин кивнул.

– И на какой же из них, – спросил он, – ты не желаешь отвечать?

– Притворись Инквизитором, – сказала Диана, точно не слышала. – Задавай вопросы, и я буду отвечать соверешенно чесно, так, словно держу Меч.

Гвин кивнул. Он начал читать вслух, и его глаза потемнели от любопытства – и от чего-то еще.

– Вы Сумеречный охотник?

– Да, – сказала Диана.

– Вы родились Сумеречным охотником или были Вознесены?

– Я родилась Сумеречным охотником.

– Какую фамилию вы носите?

– Рейберн.

– Какое имя дали вам при рождении? – спросил Гвин.

– Дэвид, – сказала Диана. – Дэвид Лоренс Рейберн.

Гвин удивился:

– Не понимаю.

– Я женщина, – сказала Диана. – И всегда ею была. Я всегда знала, что родилась девочкой, что бы Безмолвные Братья не сказали моим родителям, как бы мое тело этому не противоречило. Моя сестра, Арья, тоже это знала. Она говорила, что знала это с тех самых пор, как я научилась разговаривать. Но мои родители… – она осеклась. – Они не были ко мне жестоки, но не представляли себе другого выхода. Они сказали мне, что дома я буду жить как хочу, но на людях должна быть Дэвидом. Мальчиком, которым я знала, что не была. Чтобы не попадать в поле зрения Конклава. Я понимала, что жить так – значит лгать. И все-таки мы четверо хранили эту тайну. Но с каждым годом росло мое отчаяние. Я отстранилась от общения с другими Сумеречными охотниками нашего возраста. Засыпая и просыпаясь, я мучилась от тревоги и дискомфорта. Я боялась, что никогда не смогу быть счастлива. Потом мне исполнилось восемнадцать. Моей сестре было девятнадцать. Мы вместе поехали в Таиланд, учиться в Институте Бангкока. Там я познакомилась с Катариной Лосс.