Помраченный Свет - Антон Юрьевич Ханыгин

напрасные просьбы, внезапно обернулось настоящим кошмаром. Он сам ощутил это.

— Ее чувства, — пояснил Ахин. — И в то же время вы смеялись. Били ее, насиловали, измывались как могли. В пьяном угаре, в животной похоти, в маниакальных приступах…

Он зажимал уши, чтобы не слышать свои слова. Но они все равно заползали в голову сквозь звон тишины, сквозь скрип стиснутых зубов, сквозь бешеный стук сердца. Одержимый слышал их даже сквозь крики саалеи. А они становились все громче и громче.

— Чувствуешь? Да, чувствуешь. Это ее боль… А вот это — твоя.

Ахин поднялся на ноги. Вытянул руки. Напряг мышцы.

Ничего не вышло. Ни у одного человека в здравом уме такое не получится.

— В здравом уме — нет. Но мы-то безумны.

Он улыбнулся, глядя, как пальцы выгибаются в обратную сторону. По его собственной воле рвутся сухожилия и лопаются суставы. Это немыслимо, невозможно. Человеческое тело не способно на подобное! Но вскоре и локоть вывернулся против сгиба, затем плечо сдвинулось к спине. В тот же момент стопа мягко отделилась от голени, и Ахин упал на пол с диким воем, захлебываясь в истерическом хохоте. Ноги неестественно сложились в коленях, в тазу что-то очень громко щелкнуло, пустив по цепочке позвоночника волну безумных спазмов. Мышцы шеи напряглись, одержимый почувствовал, как голова неторопливо поворачивается в сторону. Все дальше и дальше, медленнее и медленнее… Послышался хруст. Его тело конвульсивно дернулось, боль моментально прошла. Теперь он ничего не чувствует и не может пошевелиться. Но пока еще жив.

— Слышишь ее?

И немая благодарность Свету за то, что его мучения наконец прекратились, бесследно растворилась в воспоминаниях о криках саалеи, о ее болезненных стонах, о тщетных мольбах и плаче. И теперь он обречен слушать их, испытывая чужие страдания, пока милостивая смерть не коснется его изломанного парализованного тела. Но надеяться на скорое избавление от мук бессмысленно, ибо здесь смерть — Ахин.

— Ты умрешь нескоро, — пообещал одержимый, глядя на мычащего в агонии человека, изо рта которого пошла кровавая пена.

Ахин повернулся к третьему брату. Он был скован страхом, но под взглядом черных глаз непроизвольно отступил назад. Споткнулся о бутылку, упал. Полз, пока не уперся спиной в стену. Поднялся, с трудом удерживаясь на трясущихся ногах. В его голове мелькнула мысль о сопротивлении, ведь он был крупнее и сильнее одержимого, но она моментально покрылась инеем сверхъестественного ужаса и затерялась во тьме подвала.

— Теперь ты.

Он дышал очень часто, стараясь вдохнуть как можно больше воздуха. Мощные легкие ритмично раздувались, едва не заставляя ребра трещать. Лицо онемело, руки стали холоднее стены, за которую он цеплялся, будто бы она могла ему чем-то помочь.

— Тебе нравилось душить ее.

В глазах потемнело. Тусклый огонек лампы казался таким далеким и маленьким, неспособным отогнать темноту даже от закопченного стекла. Он затухает, и вместе с ним слабеет дыхание одержимого. На смену глубоким вдохам незаметно пришли короткие судорожные выдохи.

— Именно ты убил ее.

Раздался сиплый хрип. Последний воздух покинул легкие. Сердце глухо ударило, замедляя свой ход. Онемевшее лицо раздулось, распухший язык вывалился изо рта, покрасневшие от лопнувших сосудов глаза закатились.

— Ты убил ее.

Он задыхается. Нет, он уже задохнулся. В одержимом больше нет жизни, ее заменили конвульсии и давящая боль. Но почему же это не прекращается? Почему он не может потерять сознание? Почему он умирает так долго?!

— Убил Аели.

Слабое пламя лампы затрепетало, вторя судорогам Ахина, в последний раз лизнуло стенки стеклянной тюрьмы и окончательно потухло. Обмякшее тело упало на пол.

Он умер, но страдания на том не закончились. Ни его собственные, ни двух других сыновей Орина, ни саалеи, ни одержимого. Их душевная и телесная боль растворилась во тьме, сама стала тьмой. И пока в подвале царит беспросветный мрак, три брата будут испытывать ужасные мучения. Вечно.

— Аели…

Ахин вышел из дома знахарки с мертвой саалеей на руках.

Диолай и демоны, столпившиеся вокруг крыльца, отпрянули от него, физически ощутив исходящую от одержимого силу страданий и страха. Он выглядел изможденным, в черных глазах застыла пустота, бледное лицо не выражало совершенно никаких эмоций. Едва ли Ахин был собой.

Нить здравого смысла внезапно оборвалась. Одержимый оступился. Он падал в бездну безумия, но полет затягивался, не давая ему окончательно сойти с ума. Тьма тянула его на поверхность, она подавляла боль, удерживала в сознании и вела вперед, собирая осколки рассудка Ахина. Но ничто не могло вернуть ему причину. Причину всего, которую он вряд ли осознавал, пока она существовала.

Аели.

— Мы слышали крики, — Трехрукий посмотрел на труп саалеи, отвернулся и сорвал желтый цветок.

— Но не могли сдвинуться с места… от ужаса, — угрюмо пробормотал Диолай, сжимая в руках меч. Его взгляд был прикован к Аели. — Ты убил их?

«Убил?..» — одержимый задумался.

Да, верно. Убил. Но было что-то еще, какое-то незаконченное дело…

— Очевидно, они мертвы, — заключил Турогруг.

«Мертвы. Но…» — Ахин нахмурился, копаясь в четырехкратных воспоминаниях о произошедшем. Ничего.

Неподалеку послышались шаги и тихий металлический скрежет. Демоны напряглись и сбились в кучу, предвкушая скорое кровопролитие, однако, увидев идущую к домику знахарки нежить, они разочарованно заворчали, опустили оружие и разошлись.

Ожившие мертвецы были облачены в дешевую, но вполне крепкую броню, а наконечники их копий и новенькие мечи тускло поблескивали в свете первых звезд. Видимо, староста Орин и в самом деле старательно выполнял свою часть договора с одержимым.

«Орин? Нет, его сыновья. Это сделали они. И теперь они мертвы… Мертвы, но… Проклятье, что я забыл?»

— Я же говорил, что это он, — оскалился Одноглазый. — Кто еще может такого страху нагнать? Сразу понятно… — он увидел труп саалеи на руках одержимого и резко замолчал.

Перевернутый обвел безразличным взглядом толпу демонов, как будто ни секунды не сомневался, что Ахин рано или поздно приведет их сюда. Впрочем, скорее всего, ему просто все равно.

— Что тут произошло? — поинтересовался опрятный мертвец.

— Они убили ее, — мрачно ответил Диолай, по-прежнему глядя на Аели.

«Я вспомнил».

Тьма вспыхнула внутри одержимого, едва не испепелив его естество в черном огне. В глазах клубился беспросветный мрак, человеческое тело больше не скрывало темную сущность, почти целиком поглотившую светлые аспекты двуединой души. Он — воплощенный кошмар. Он — сила, исчезнувшая полтора столетия назад. Он — эхо ужаса Вечной войны.

«Не только сыновья Орина. Другие люди. Они все виноваты. Те, которые убили ее. Те, которые мучили ее. Те, которые все знали. Те, которые догадывались. Те, которые подозревали. Те, которые ничего не делали. Виноваты все».