Арабская кровь - Таня Валько

Она подходит к испуганному сгорбленному мужчине.

– Женщины, не входите туда. Только не днем, – предостерегает он. – Кто-то заметит и донесет.

– Но кому это сейчас нужно?

– Кому-нибудь, – говорит продавец, от страха переминаясь с ноги на ногу. – Знаешь, моя дорогая, что у наших домов есть глаза, а у стен – уши. Даже, может, у лестниц есть глаза. Люди подглядывают и сплетничают, а молва распространяется со скоростью звука… – Он горько смеется. – Сейчас, милая, то одни, то другие делают чистки. Повстанцы – официально, потому что они здесь правят, им это можно, хотя новая власть просит и молит, чтобы все успокоились с вендеттой. Но что это дает? У нас извечная традиция – мстить, и за один день ничего не изменить. А прихлебатели Каддафи попрятались в подвалах, но по-прежнему здесь. Они действуют и только ждут, когда их вождь вернется. Это временно, но опасно. Неизвестно, с какой стороны человек получит свое.

Он сплевывает, показывая отношение к такой ситуации.

– Кто это сделал? – спрашивает взволнованная Марыся. – Одни или другие? Кому такой порядочный и милый человек помешал?

– Это было еще во время последних, но самых сильных налетов, когда говорили, что то ли вождя с сыновьями убили, то ли арестовали, то ли ему удалось сбежать. Приехали, когда я закрывал магазин, около десяти вечера, поставили ту большую машину с таким железным шаром, раскачали – и бабах. Половины дома нет. А какой был эскорт, боже мой! Несколько десятков солдат приехало на «хаммерах» и больших таких танкетках, все оснащены оружием! Я тогда забаррикадировался в моем магазинчике, потушил свет, опустил жалюзи и всю ночь просидел в углу под прилавком.

– А что вы еще видели? – Дорота уверена, что мужчина не простил бы себе, если б не посмотрел на такое представление.

– Закончили со всем этим на раз-два, может, минут за пятнадцать или полчаса, я не засекал время.

– Муаида арестовали? – Для заботливой двоюродной сестры это сейчас самое важное из того, что она хотела бы узнать.

– Госпожа, перед этим происшествием я его уже долгое время не видел. Утром он всегда забегал ко мне за свежим печеньем. А тогда, пожалуй, с неделю от него не было ни слуху, ни духу. Дом тоже стоял как вымерший. Никаких огней, никакого движения – ничего. Может, ему удалось сбежать до этого? – говорит мужчина, тяжело вздыхая. – Надеюсь. Он был хороший парень, я всю семью его много лет знаю. Как-то ее несчастья выкосили.

– Кого выкосили? – Марыся отвлеклась на минуту и сейчас стала бледной как стена.

– Род Салими, девушка. – Мужчина грустно кивает. – Ты осталась, слава Богу, красивая и здоровая женщина. А, еще одно! Я слышал, будто тот неприятный и неотесанный Ахмед, твой отец, бесследно исчез в начале революции. Его противная ливийская жена с кучей детей живет сейчас по той стороне улицы, на вашей другой вилле.

Женщины смотрят друг другу в глаза со значением.

– Как это? Дематериализовался, что ли? – тихо спрашивает Марыся.

– Черт его знает, может, снова, как много лет тому назад, ввязался в какие-то террористические разборки, – говорит мужчина. – Его жена на всю округу орала, что Ахмеда убили наемники, когда он отвозил двух иностранок на границу с Тунисом. – На лице продавца нет и тени подозрения, хотя Дорота убеждена, что мужчина знает, кто были эти иностранки.

– Да? – Марыся от удивления поднимает брови и смотрит на побледневшую мать.

– А позже кричала, что это были повстанцы, поскольку он случайно попал в западню, рассчитанную на военных. Эта баба говорит, что ей сорока на хвосте принесла. Ей хочется из него сделать мученика, любящего мужа и отца кучи голодных карапузов, чтобы выбить возмещение или даже пожизненную ренту от революционного правительства, которое должно перед ней извиниться за убийство невинного гражданского. А я в его порядочность никогда не верил. Он с детства был преступником, воровал у меня конфеты прямо с прилавка, – жалуется мужчина и бросается бегом к своему магазинчику, так как замечает на пороге клиента.

– Погиб, что-то неслыханное… – Марыся, раскрасневшаяся от волнения, смотрит на мать, но та опускает взгляд.

– Расскажешь мне? – спрашивает Марыся после довольно продолжительной паузы.

– Я была бы очень благодарна тебе, если бы мы никогда больше не возвращались к этой теме, – говорит Дорота сквозь стиснутые зубы и выглядит так, словно вот-вот упадет в обморок.

– Как по мне, то это единственный положительный результат ливийской революции. – Дочь, у которой тоже много тайн, знает, как больно расцарапывать старые раны. – Посмотрим, нет ли чего-нибудь нашего в доме, а потом подумаем, где можно переночевать.

– Я никогда не любила это место, а ночь в руинах намного превышает даже мои возможности, – иронично произносит Дорота.

Женщины осторожно проходят в полуразрушенные ворота и сразу прячутся за их остатками. Каждая идет в том направлении, где глаз выхватил какие-то знакомые очертания или предмет. Марыся опасно приближается к выщербленной стене, которая в каждую минуту грозит обрушиться.

– Доченька, осторожнее! – предостерегает мать с заботой в голосе, хотя знает, что это ничего не даст: ее дочь упряма, как осел.

Дорота перескакивает к главному входу в виллу. Она видит какую-то яркую пластиковую коробку. Да это же ее бордовый чемодан, присыпанный штукатуркой, который она оставила на сохранение перед глупой поездкой с Ахмедом к границе с Тунисом! Раня ладони, она стряхивает с него камешки и осколки стекла, а потом тянет к себе.

– Есть! – выкрикивает она и сразу зажимает себе рот.

– Что у тебя? – спрашивает театральным шепотом Марыся.

– Мой несессер.

Довольная, она машет поднятыми над головой руками.

– Тут все мои сокровища! А как у тебя?

Она откладывает сокровище в сторону и идет к дочери. Руины со скрежетом опасно разъезжаются у нее под ногами.

– Там что-то есть, – говорит Марыся и показывает пальцем. – Какая-то металлическая коробка.

– А это что? – Дорота наклоняется и из мелкого гравия осторожно вытаскивает презент от бывшей свекрови – маленькую скамейку и деревце с янтарной листвой.

– Эта безделушка никак не хочет покидать меня, – смеется она довольно.

Женщины копаются в ворохе уничтоженных книг по медицине, арабских и английских романов и наконец обнаруживают красивый экземпляр Корана в кожаной обложке с дарственной надписью на первой странице.

– Прочитай, – просит мать. – Я рукописного шрифта не понимаю.

– «Любимой Малике, чтобы Аллах направлял ее шаги к святости. Вечно любящий Муаммар», – шепчет Марыся и решает забрать с собой эту святую книгу.

– Что за трагедия! Пойдем уже, тут ничего нет для нас. Это все равно, как если бы мы разоряли могилу. Чувствуешь себя кладбищенским мародером.

– Но это наша могила, могила моей несчастной семьи, – со слезами на глазах говорит молодая, но умудренная тяжким опытом женщина. – Дай мне еще полчаса. Солнце уже заходит, скоро опустятся сумерки и мы уйдем.