Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Александр Алексеевич Другов

Это же был просто бизнес. Я помогал людям проталкивать сделки. Все равно им кто-нибудь должен был помочь, и помогал я. Кому от этого вред? Время сейчас такое. Половина наших этим занимается.

— Причем тут бизнес, причем тут время? Простоты сволочь.

— Да? Впрочем, может быть. Только учти одно: тебе предлагал и хороший выход из положения. Ты отказался, для тебя доброе имя важней. Пусть так. Но ты просто не представляешь, что начнется и сколько близких тебе людей могут пострадать, когда за тобой станут охотиться по-настоящему. Одно тебе скажу: ты сам не знаешь, что хорошо и что плохо, а берешься судить.

— С ума можно сойти, ему трибунал светит, а он проповеди читает!

— Ты зря обижаешься.

От злобы у меня перехватывает дыхание, и я могу только сдавленно просипеть:

— У тебя, наверное, не все дома, паскуда ты эдакая. Ты мою голову подставлял, то убить, то посадить пытался, я в ответ «обиделся»! Да ты просто не понимаешь, тебе даже не приходит в голову, что, будь моя воля, я бы тебе шею свернул, не моргнув глазом, вместо того чтобы выслеживать. И не сейчас, не сегодня, а еще неделю назад, когда я тебя только расколол. И перестань наконец сопеть мне в лицо, а то я за себя не ручаюсь.

Воропаев пытается рывком выбраться из кресла. Прижимаю его правую руку к подлокотнику, а сидевший сзади сотрудник, перегнувшись через спинку кресла, захватывает и выворачивает левую.

— Не дрыгайся, тебе говорят! Самолет — территория России. Да и ты, слава Богу, не советский диссидент, за которого станут хлопотать голландские власти.

Но Воропаев, захлебываясь, торопится:

— Слушай, я все скажу. Через четыре дня пойдет транспорт через границу. Я помогал оформить документы. Там скорее всего будет оружие, снаряжение. На Кавказ. Их можно перехватить. Я…

— Это ты им расскажешь. А я пока здесь останусь. Ребята, подержите его и позвольте мне выйти, а то вы меня в Москву завезете. У меня здесь еще масса дел осталась.

Встав, Панченко пропускает меня к выходу. Когда он выпрямляется во весь рост, делаю то, что хотел сделать последние три недели. Удар получается точным, хотя и не слишком сильным. Весь салон, полный еще не рассевшихся и не успокоившихся пассажиров, замирает в ожидании драки. Но схватки не будет в любом случае: этот бегемот Панченко, если захочет, может удавить меня безо всякой драки.

Неторопливо достав платок, Панченко спокойно промокает кровь из разбитой губы. В его глазах усмешка и неожиданное понимание. Понимание того, что Сибилев старый, что Воропаева держат за руки и что поэтому он — единственный, на ком я могу выместить злобу, набравшуюся за это время. Вытерев рот, он складывает платок и говорит:

— Иди, опоздаешь.

Когда я поворачиваюсь к выходу, за спиной раздается голос Панченко, обращенный к Сибилеву:

— Я рад за него. На таких ребятах наша земля держится.

Польшенно делаю шаг и слышу полемический ответ старшего группы:

— Из-за таких упрямых козлов все проблемы.

* * *

Поставив сумку на середину комнаты, Джой огляделась. Несмотря на предупреждение Соловьева, она заехала домой, чтобы взять одежду. Все необходимое она могла купить по дороге к Шам Шан, но несколько вещей, привезенных весной из Лондона, она решила забрать из дома. Таксист остался ждать ее у входа в дом, и она не собиралась задерживаться больше чем на несколько минут.

Постояв несколько секунд, Джой открыла дверцу шкафа и быстро отобрала платье и две пары брюк. Сложив, убрала их в сумку и туда же бросила флакон духов. Еще раз оглядев комнату, решительно задернула «молнию» сумки. И вздрогнула от голоса за спиной:

— Опять уезжаешь?

Джой повернулась и молча посмотрела на неслышно появившегося в спальне мужа. Как многие грузные люди, Ван Айхен двигался на удивление легко и отлично танцевал. Очень часто он пугал жену, возникая как будто ниоткуда.

Джой искала и не находила на его лице признаков надвигавшегося скандала. Ван Айхен смотрел на нее абсолютно спокойно, без гнева и обиды. Сев на кровать, он обвел взглядом спальню.

— Ты опять была с ним?

Не отвечая, Джой потянула на себя сумку. Ван Айхен неторопливо вытянул руку и перехватил ее.

— Я ведь просил тебя не ездить туда. Тебе плевать на меня.

— Ты хочешь, чтобы я всю жизнь лизала тебе руки зато, что ты сделал меня своей женой? Продавщицей в книжном магазине мне было лучше!

Кивнув, Ван Айхен сказал грустно:

— Самое плохое, что ты действительно так думаешь. Сейчас так думаешь. Но ты просто забыла, что это такое — быть бедной.

Проведя ладонью по сумке, которую он отобрал у Джой, Ван Айхен добавил:

— Я хочу, чтобы ты уехала на несколько дней. Можно на юг Франции или в Италию. Куда ты хочешь?

— Я никуда не хочу. Вернее, я сама решу, чего я хочу.

Рванув на себя сумку, Джой почувствовала безнадежную силу мужа, который не разжимал рук. Все так же спокойно глядя на жену, Ван Айхен повторил:

— Я хочу, чтобы ты уехала.

Замерев, Джой подумала о чем-то, потом медленно спросила:

— Так это ты?… Того человека на острове? Ты хотел Алекса? Устало хмыкнув, Ван Айхен ответил:

— Как странно все перепуталось. Ты совсем не понимаешь, как все обстоит на самом деле.

Сжав губы, Джой метнулась к двери. Ван Лихен даже не успел рассердиться. Он вообще не собирался причинять ей боль. Поймав Джой на лету за кисть, он только слегка подтолкнул ее в сторону кресла. Он не рассчитал силы. От толчка Джой провернулась на одной ноге, отлетела в сторону, заваливаясь набок, попыталась ухватиться за стену, не удержалась, ударилась виском об угол изящного резного трельяжа и мягко, неудобно упала между кроватью и окном.

* * *

Собственно говоря, первые подозрения о том, что вокруг затевается какая-то странная игра, возникли у меня на следующий день после разговора на кухне с Воропаевым. Восстановив поутру напрочь порушенную тяжким похмельем способность размышлять, я пришел к выводу, что не могу себе представить сотрудника разведки по-приятельски выбалтывающим служебные тайны. Его болтливость либо санкционировалась руководством, либо была его собственной инициативой, нацеленной вато, чтобы подвигнуть меня к тем или иным шагам.

Это заключение позволило яснее представить ход дальнейших событии, который поначалу развернулся не в мою пользу. В общем и целом понимая, что происходит, я практически не оказывал никакого влияния на ход событий и находился под угрозой ударов с двух сторон.

Помогло, однако, что Сибилев, несмотря на устойчивую неприязнь ко мне и общую интеллектуальную