Свечка. Том 2 - Валерий Залотуха

– Надо обдумать, – уклончиво ответил ты, хотя обдумывать было нечего.

– Обдумайте, Евгень Алексеич, обдумайте! – весело прострекотала старуха, обрадованная новым, видимо, давно не слышанным словом, и стала рассказывать, что просила Галину к твоему пробуждению нажарить котлет, – «если бы вы их сейчас покушали, то и обдумывать бы не стали!» – но она «не взялась даже, потому что фарша нет, да и времени уже у нее не было».

– Если бы, Евгень Алексеич, вы Галькиных котлет поели, то сразу бы на все согласились! – сказав это, Анна Ивановна засмеялась.

– Котлеты, да… – растерянно ответил ты.

Возникла пауза, долгая, но не тягостная, в такие паузы милиционеры не умирают, а разве что чихают в начинающейся простуде.

– Эх, Россия, Россия, – с громким и протяжным вздохом в последний раз проговорил старик, и тут же раздался перекорный старушечий голосок.

– Ой, да хватит тебе, Глеб… – и, повернувшись к тебе, спросила с живым интересом и с детским лукавством в голосе: – А вот книжка у вас большая такая, я спросила у Гальки, про что она, а она: «Про то, что бога нет». Правда, что ль?

– Правда.

– Вот ведь сколько слов написали, сколько бумаги извели, вот ведь как людям не хочется…

– Да-а, – рассеянно протянул ты, не желая сейчас говорить о боге, были у тебя сейчас дела поважнее бога.

Глеб Григорьевич почувствовал это и прогудел в адрес жены что-то недовольное.

Анна Ивановна громко вздохнула и замолчала, всем своим перекорным видом выражая горделивое женское смирение.

– А у вас телевизор работает? – спросил ты деловито.

– Работает, – охотно отозвался Глеб Григорьевич… – Сейчас там новости как раз…

– Так он же не показывает! – поморщилась Анна Ивановна, не желающая менять вечные темы на сиюминутные.

– Так послушать же можно! – с надеждой сказал старик и, услышав твою поддержку («Да, я б послушал»), поднялся и, безошибочно найдя телевизор, включил.

Старый фанерный ящик загремел музыкой рекламы, старики направили к нему свои незрячие лица, а ты, посидев, поднялся, сунул под мышку Большой атеистический словарь, взял ботинки и куртку и, немного повозившись с замком, вышел на лестничную площадку.

7

Завязывая там шнурки ботинок, ты замер, втягивая носом воздух, – тот запах, который не мог понять и определить, когда вошел в подъезд этого дома, вот и сейчас не смог. Хотел нажать на кнопку лифта, но, услышав внизу стук входной двери, остановился и прислушался. Громкий и звонкий голос Толика доносился с первого этажа до девятого без помех и искажений.

– Дура ты, Настька! Америке Россия нужна, как собаке пятая нога! Мы для всей планеты как весы: одна чаша – они, другая – мы…

Сестра что-то возразила, но ее слышно не было.

И опять громогласный Толик.

– Дура ты, Настька!

Они вызвали лифт, и он загудел, опускаясь, а ты побежал по ступенькам вниз.

Покидая навсегда подъезд этого странного, повернутого к лесу передом, а к городу задом дома, ты задержался, последний раз потянув носом воздух, и понял наконец, что тот запах выражает – это был запах старости, несбыточной мечты о жизни в деревне и терпеливого ожидания смерти.

…К своей конечной, завершающейся разворотной площадкой остановке очень кстати подходил автобус, и, вдохнув полной грудью чистый прохладный воздух, ты побежал к нему, но, вскакивая на ступеньку в открытую дверь, столкнулся вдруг с женщиной, которая выходила из автобуса, автоматически извинился, отшатнулся, поднял голову и увидел Галину.

– Вы? – глядя сверху удивленно и растерянно, спросила она.

«Чёрт, – подумал ты смущенно, не находя возможным ответить на этот простой вопрос. – Вот ведь чёрт…»

Она как будто не верила своим глазам:

– Это… вы?

Ты совершенно забыл, что остановка конечная, не видел, что водитель ушел, чтобы отметить свой путевой листок, вставив его в какой-то металлический столбик, думал, что автобус вот-вот тронется, и рванул наверх мимо этой, мягко говоря, странной женщины, но она схватила тебя крепко за локоть, крепче, чем у памятника Достоевскому, остановила и спросила, как спрашивает учительница ученика, собравшегося сбежать из класса во время урока.

– Вы… куда? Куда вы, Евгений Алексеевич?

– Туда, – обреченно, но гордо ответил ты, указывая взглядом в пустой автобусный салон.

– Куда туда?

Это было даже смешно, решительно смешно!

– Туда, Галина Глебовна, – ответил ты, не скрывая своего раздражения.

– Туда? – предложила повторить она.

Ты вспомнил все: кто ты, где ты, куда ты, и, кивнув головой, ответил:

– Да, туда…

Галина охнула, отшатнувшись, но руку при этом не отпустив, и заговорила с совершенно иной интонацией:

– Но вам же нельзя туда, никак, никак нельзя! – Это была интонация сострадания, совершенно в данный момент для тебя неприемлемая, чреватая непонятно чем, и прервать ее можно было только обидев эту женщину, но ты не знал как, чем ее можно сейчас обидеть.

– Что нельзя? Что нельзя, Галина Глебовна? – спрашивал ты, раздраженно вертя во все стороны головой, ища повода для нанесения обиды.

Она еще больше приблизила к тебе свое некрасивое с вытаращенными глазами лицо и, глянув вслед за тобой по сторонам и никого не обнаружив, заговорила громче и спокойнее:

– Вам нельзя туда возвращаться, вам нельзя отсюда уходить. Во-первых, потому что вы очень слабы, нервно и физически истощены, а во-вторых…

Галина внезапно замолкла, то ли потеряв мысль, то ли не решаясь ее высказать. Эта женщина очень плохо знала мужчин, а то и вовсе не знала, не понимая главного – мужчине нельзя говорить о его слабости – нервной, а тем более физической.

И ты подался к ней и заговорил почти угрожающе:

– Во-первых, я не слаб, а во-вторых… А во-вторых… Думаете, если вы меня нашли, у вас есть на меня права? Хоть какие-то права? Нашли иголку в стоге сена, и теперь она ваша? Воткнули в подушечку, и пусть себе торчит?! Накормили, напоили и спать уложили? Не выйдет! Слышите, не выйдет! – Произнося по слогам последнее слово, ты помахал перед ее носом указательным пальцем – совершенно не характерный для тебя жест – где только ты его взял, на какой скандальной помойке откопал, Золоторотов?

Галина Глебовна смотрела на тебя расширенными зрачками, будто не веря глазам, будто ты – не ты, и ты устыдился.

– Поймите, Галина Глебовна, я не могу у вас остаться, – меняя интонацию, тихо проговорил ты и, отворачивая лицо, прибавил: – Я просто не имею на это права.

– И вы поймите, Евгений Алексеевич, я не могу вас отпустить, – поворачивая вслед за тобой голову, отвечала на твой довод она. – Я тоже не имею права…