Битва двух империй. 1805-1812 - Олег Соколов

Видимо, пролитой крови было суждено остаться на совести Англии, потому что английский министр ответил хотя и вежливым, но твердым отказом.

Уже когда пребывание в Дрездене подходило к концу, 28 мая[83] в столицу Саксонии прибыл генерал-адъютант Нарбонн. Он доложил, что Александр принял его любезно и выслушал, но не согласился ни на какие переговоры.

Почти во всех исторических сочинениях на эту тему можно найти ответ, который якобы дал Александр посланцу Наполеона: «У меня нет иллюзий, я знаю, насколько император Наполеон является великим полководцем, — и, развернув карту Российской империи, воскликнул, указывая на нее: — Но смотрите, за меня и пространство, и время! Нет такого удаленного уголка территории, который не будет враждебен вам, куда я не смог бы отступить. Нет такого удаленного места, в котором я не мог бы защищаться, прежде чем согласиться на позорный мир. Я не нападу, но я не сложу оружие до тех пор, пока останется хоть один вражеский солдат на территории России».

В другом варианте Александр развернул карту России «и, указав на самую отдаленную окраину своей империи, которая… примыкает к Берингову проливу, добавил: „Если император Наполеон решился на войну, и если счастье не будет благоприятствовать правому делу, ему придется идти за миром до сих мест“».

Более того, Александр раскрыл Нарбонну и детали своего плана, заявив, что он «…будет стараться избегать битвы против слишком сильного противника и сумеет решиться на все жертвы, чтобы затянуть войну и ослабить силы Наполеона».

Если мы скажем, что первая цитата принадлежит перу уже хорошо знакомого нам Вильмена, а третья — не менее известного творца мифов графа де Сегюра, станет ясно, откуда берутся легенды.

Ведь, согласно общепринятому мнению, Нарбонн и все остальные пытались удержать Наполеона от авантюрного похода. Все, конечно, знали, что Великая Армия дойдёт до самой Москвы, никто не сомневался, что русские будут отступать, разоряя свою территорию, сожгут древнюю столицу, а потом в пустынных морозных равнинах казаки и партизаны довершат разгром французских войск. Об этом не догадывался только дурачок Наполеон. А все те, кто потом будет писать мемуары, знали, чем закончится это предприятие, и если не пытались предотвратить его по причине своего невысокого ранга, то уж, по меньшей мере, терзались в муках, охваченные предчувствием страшной катастрофы…

Думается, читатель уже догадывается, что все эти рассказы относятся к планам, составленным задним числом… и не ошибётся! Хотя письменный рапорт Нарбонна императору неизвестен, зато в Российском военно-историческом архиве хранится подробный отчёт, который генерал-адъютант направил 24 мая 1812 г. маршалу Даву из Варшавы по пути в Дрезден. Небольшая часть этого письма была опубликована Карлом Шильдером в его знаменитой истории Александра I. Вот какой фрагмент документа можно прочитать в этой книге: «Русская армия не перейдет Неман ни в Гродно, ни в Тильзите, ни в другом месте. Мы не настолько счастливы, чтобы они на это решились. Судя по всему, император (Александр) готов проиграть две или три битвы, и он напускает на себя вид, что готов сражаться, если придется, хоть в Татарии».

Уже эти строки рапорта имеют явное расхождение с мемуарной версией. Обратите внимание: Нарбонн пишет, что царь не собирается отступать в «Татарию», а лишь «напускает на себя вид». Это совсем не одно и то же. Можно было не сомневаться, что, раз Шильдер привёл лишь маленький фрагмент рапорта, причём не очень-то подтверждающий «классическую» версию, вероятно, что это неспроста. Так оно и оказалось!

Рапорт Нарбонна не имеет ничего общего с тем, что позже будут писать в мемуарах! Вот что на самом деле докладывал генерал-адъютант императора, не в изложении его секретаря через сорок лет, а именно тогда, накануне войны:

«Я имею честь действительно подтвердить Вам, что мне сообщили, что русские наводят мост (через Неман) в Олите, но я ничего не слышал о мостах в Мерече и Ковно.

Русская армия действительно совершает много передвижений, но я могу утверждать, что речь не идёт о наступлении.

Русская армия не перейдет Неман ни в Гродно, ни в Тильзите, ни в другом месте. Мы не настолько счастливы, чтобы они на это решились…

Я считаю, что они ждут, и что они собираются принять битву на тех позициях, которые они сейчас занимают, прежде чем они отойдут к Двине.

В их действиях прослеживается крайняя неуверенность, естественное следствие того, что они находятся в полном незнании планов императора (Наполеона)…

Я думаю, что можно было бы добиться результата от переговоров, если бы в теперешнем положении мы могли бы их вести. Они согласились бы на всё, исключая тот пункт[84], которому придаёт такое внимание император (Наполеон).

Я думаю, что союзный договор (России) с Англией ещё не подписан.

Мир с Турцией, кажется, далёк от подписания…

Завтра император (Александр) поедет, чтобы посетить расположение своих войск. Судя по всему, он готов проиграть две или три битвы и напускает на себя вид, что готов сражаться, если придется, хоть в Татарии. Что совсем не очевидно».

Как видно из текста рапорта, Нарбонн даже и отдалённо не пугает войной на Камчатке. Да, он действительно считал, что русские войска не перейдут в наступление, но и только. Зато уже в первых строках генерал-адъютант указывает, что «русские наводят мост в Олите». Ясно, что мост через Неман мог сооружаться только в случае необходимости какого-то пусть частного, но всё же удара, движения вперёд. Впрочем, это не особенно важно. Важнее всего фраза Нарбонна о том, что русские «собираются принять битву на тех позициях, которые они сейчас занимают». Правда, Нарбонн добавлял: «Прежде чем они отойдут к Двине». Последнее совершенно не пугало императора французов, который собирался нанести такой удар, после которого отступать к Двине было бы уже особенно некому.

Наконец генерал-адъютант не только указывал, что Александр лишь напускает вид, что собирается отступать вплоть до «Татарии», но и высказывает сомнения насчёт твёрдости подобного решения.

В действиях русского командования Нарбонн усмотрел неуверенность, а вовсе не решимость заманивать французов в глубь России, о чем даже выдающийся историк Вандаль, попавшись на кривое зеркало мемуаров, написал, что царь говорил об этом «серьезно, определенно, с кроткой гордостью». Наконец, в рапорте подчёркивается, что в случае переговоров царь мог бы «согласиться на всё»!

Если Нарбонн в таком духе писал маршалу Даву, который не был его начальником, то можно себе представить, как опытный царедворец построил свой доклад императору, зная, что тот был уверен, будто Александр примет сражение на границе, и на этом строил весь свой план действий! Мы не знаем, конечно, этих выражений, но мы можем представить себе, что было сказано, не только из адресованного Даву рапорта.