Приручить Сатану - Софья Бекас

тёмный коридор и, стараясь не скрипеть половицами, спустился по лестнице вниз, в сени, где спал его слуга. Было совсем темно: на улице всю ночь шла метель, луна и звёзды скрылись за плотной пеленой туч и снега, но человек, двигаясь тихо и осторожно, как кошка, безошибочно нашёл спящее мёртвым сном тело.

— Семён! Семён! — позвал человек громким шёпотом слугу и потряс его за плечо. — Пьян ты, что-ли?

Послышалось неразборчивое мычание, а затем слуга вздрогнул и подскочил на месте.

— Что?.. Чт… Кто здесь?! — чиркнула спичка, и бледное худое лицо осветил маленький рыжий огонёк. — Барин? Что случилось?

— Не могу больше, Семён, демон меня ест.

— Батюшка, да Вы и так нездоровы, куда там демоны! Вам бы в постель, выспаться да поесть хорошенько…

— Да ты что, нечистый, в Бога не веруешь? В Великий пост — есть?

— Ну так ведь…

— Молчи! Молчи! — перебил его человек, поджимая губы. — Ты вот что, Семён: принеси мне мой портфель с рукописями, да поскорее.

— Да, барин… Я мигом… — Семён живо соскочил с лавки и, взяв зажжённую свечу, направился в гостиную. — А Вам на что, батюшка?

Человек не ответил.

— Есть дрова в печке?

— Есть, барин. Растопить изволите?

— Не надо, — человек снова поджал губы и, чувствуя слабость, опёрся рукой на стену. — Принеси мне в кабинет.

— Рукописи то бишь?

Человек слабо кивнул.

— Вам бы, батюшка, отдохнуть сейчас, а не работать. На ночь глядя мысли-то разные бывают, оно иногда и кажется, что мудрёные, а как утром посмотришь, совсем не мудрёные, а даже наоборот… Давайте я Вам, батюшка, чай с малиной принесу, ужо в Великий пост можно.

— Не волнуйся, Семён, я работать не буду…

— А на что ж Вам рукописи, барин? Читать что-ли? Так оно вредно, при Вашем-то здоровье и при таком-то свете.

— Не читать, Семён… Неси в кабинет.

— А на что ж тогда, батюшка?..

Они вместе вернулись в ту комнату, где до этого сидел человек. Свечи здесь не горели, только пылал подобно огненному змею жадный камин.

— Батюшка… Николай Васильевич… Вы это что же… Сжечь… хотите?..

Человек молча взял из рук слуги свой портфель.

— Барин! Остановитесь, побойтесь Бога! — зарыдал слуга и кинулся человеку в ноги. — На что труды-то свои сжигать, Николай Васильевич?! Оно же всё дорогое, всё ценное, на что ж так…

— Уйди, Семён, — раздражённо бросил человек, не стараясь, однако, отстранить от себя слугу. — Это всё ненужное.

— Кому ненужное, а кому сокровище! Николай Васильевич, барин, батюшка, ну ведь ужо сжигали труды свои, хорошо ли было? Вы и так больны, Николай Васильевич, и так не в себе, а что ж с Вами будет, когда своё всё сожжёте?!.. Ужель не жалко? Себя пожалейте, барин, людей наших пожалейте, подумайте, чего Вы их лишаете!..

— Ничего не лишаю, Семён. Вот священник давеча заезжал, помнишь? Ну так он мне и посоветовал сжечь всё к чертям…

— Ну не всё же, Николай Васильевич! Да и что Вы, в самом деле, каждого первого встречного слушать будете? Очнитесь, батюшка, нельзя так, нельзя свои же труды без надобности губить!

Семён попытался выхватить из рук человека бумаги, но тот поднял рукописи выше и оттолкнул от себя слугу.

— Не твоё дело! Молись! — и тетради полетели в самую пасть камина. Семён со слезами на глазах смотрел на горящие, испещрённые мелким почерком листы, а человек — на высокую разноглазую фигуру, стоящую в тёмном углу комнаты, куда не проникал свет от камина. Фигура жадно смотрела на человека и, кажется, о чём-то серьёзно думала.

Наступило утро.

— Семён! Ты не видел мои рукописи? С рассвета самого ищу, а никак не могу найти.

— Так Вы же, батюшка, сегодня ночью всё спалили…

— Я ненужные сжёг, старые, а важные в бюро положил. Я-то важные в портфеле никогда не храню.

— Так ведь… Батюшка… Николай Васильевич… Барин… Ездили же давеча… Портфель разобрать… Не успели… Помните?..

Человек остановился. Судя по его выражению лица, он не поверил словам слуги.

— Да нет, Семён, не может быть. У меня уж привычка многолетняя всё сразу из портфеля вынимать, я и сейчас вынул, просто забыл, куда положил.

— Нет, батюшка, Николай Васильевич… — заплакал слуга, опускаясь перед барином на колени. — Накануне, как вернулись от гостей, так мне портфель и передали… Ничего не вынимали…

— Как… Не вынимал? — человек схватил портфель, открыл его и перевернул верх дном. Из него ничего не выпало. — Я что же… Всё сжёг?.. Всё спалил?.. И второй том сжёг?!

— Всё, батюшка… Всё сожгли…

Человек бегом, насколько мог, поднялся к себе в кабинет на второй этаж, бросился на колени перед камином и стал голыми руками ворошить ещё горячий пепел. Среди уцелевших обрывков бумаг он неверяще читал строчки из второго тома «Мёртвых душ».

«Вот, что я сделал! Хотел было сжечь некоторые вещи, давно на то приготовленные, а сжёг всё. Как лукавый силён — вот он к чему меня подвинул! А я было там много дельного уяснил и изложил… Думал разослать друзьям на память по тетрадке: пусть бы делали, что хотели. Теперь всё пропало».*

Через девять дней Николай Васильевич скончался.

Ещё через сорок дней Сатана поднялся на Небо и вернул ему сожжённую рукопись.

***

Люцифер замолк. На некоторое время повисла тишина.

— И хочется утешить, да нечем, — вздохнула Ева, опустив плечи. — Это ты его подговаривал сжечь рукописи?

— Нет, конечно, — ответил Люцифер, потягиваясь. — На что оно мне? Знаешь, сколько писателей сожгло свои труды, сколько художников изрезало свои полотна?

— Почему так получается, что сожжённые труды попадают к тебе?

— Отчего же? Не ко мне. Ко мне попадает пепел, прах, а слова летят на Небо, откуда и пришли. У меня-то лишь листы бумаги, заляпанные чернилами, не более.

— Но ведь не каждый же раз ты поднимаешься наверх, чтобы вернуть чей-то труд?

— Конечно, не каждый, просто… «Мёртвые души» — меня это подкупило. Там были все людские пороки, которые убивают человека, а тут мы… Тоже «мёртвые души». Поэтому и вернул.

— И много в Аду уничтоженных трудов?

— Много, конечно, много! У меня целая коллекция творений, не увидевших мир.

— Кстати, об Аде: кто она такая?

— Ада? — переспросил он, глядя куда-то вниз, на волны. — Такая же надежда, как и ты, только другая. Ты — надежда на воскрешение, солнечный зайчик в нашем тёмном королевстве, а Ада — надежда на силу, которая сплотит нас вместе для строительства того самого королевства. Ну, точнее, была ею. Сейчас уже всё построено.

— А Аглая?

— Это она же. Уж не знаю, поймёшь ли ты или нет: когда