Судьба ополченца - Николай Обрыньба

— Ну и вояки, в грязь попадали от бомбежки! Я ей сказал:

— Знаешь, я бы прополз до Москвы по этому кювету, только бы жену увидеть, три года не видал ее.

Николай меня поддержал:

— Обидно возле Москвы погибать, да еще когда в тебя без боя бьют. А бомбежки мы разные видали, и кое-что похуже бывало.

Уже в пути мы узнали, что положение на разъезде создалось критическое. В конце нашего состава были прицеплены две платформы со снарядами и рядом стоял встречный воинский эшелон, так что достаточно было даже не попадания, пулеметной очереди с самолета — и взрывом разнесло бы и пути, и оба поезда. Наш машинист отцепил паровоз и, быстро сманеврировав, подошел к хвосту своего состава, прицепил платформы со снарядами и погнал их с разъезда, ежесекундно рискуя быть обстрелянным или попасть под бомбу и взлететь вместе со своим смертоносным грузом.

Все были возбуждены после бомбежки, никто не спал, но я заметил, что соседи посматривают на меня враждебно, разговор не клеился, и я не мог понять, в чем дело. Наконец один сказал:

— Что ж ты! Говорил, что к женке рвешься, а сам за чемоданчиком бегал. Небось, золото везешь.

Я им показал, и все меня зауважали.

В этом красном ящичке были пленки, стеклянные негативы и рисунки, сделанные в плену и в партизанах, — бесценные напоминания об уходившей от меня большой жизни.

Потом по негативам из этого красного ящичка будут сделаны фотографии, сохранившие лица партизан, их быт; многие рисунки станут основой новых замыслов; и время поможет обобщить события. Но тогда я не мог представить, что покидаю партизанский край навсегда, и тем более не представлял, что в своих картинах и воспоминаниях этим временем я буду жить весь оставшийся мне срок жизни.

1964, 1978–1987, 1992 Москва — Угра

1. Смерть Данукалова{43}. Смерть Данукалова была странной. Его ранили смертельно. Ночью наши девчата его похоронили. Но немцы узнали, вырыли гроб и взорвали. Девчата нашли, собрали, буквально по частям его собирали, сложили и опять похоронили. Тогда немцы объявили, что будут расстреливать каждого второго в селе.

2. В бригаде Данукалова был ансамбль, его создала Ольга, жена Данукалова. После гибели мужа она с ансамблем по селам ездила, атерритория была еще ничейная. В этом ансамбле были Ваня-цыган и Димка-скрипач, с которыми я в плену был в Боровухе.

Ольгу я видел году в семьдесят пятом, мы ездили в Ушачи на встречу партизан.

3. Прорыв. Во время прорыва, весной сорок четвертого, тысячи жителей шли за бригадой. Впереди двигался отряд на прорыв: триста человек с гранатами, триста человек с ручными пулеметами, потом автоматчики, и уже за ними, за отрядом прорыва, шли обозы раненых и население с детьми. Матери бросали детей. Иван рассказывал: «Мать мертвая лежала, а ребенок сиську сосав». Чтобы не бросить друг друга, девушки и парни связывались вместе проволокой: если ранят, чтоб вытянуть. Месиво было, никто не мог за себя поручиться. Многие партизаны молитвы писали от пули и ранения, от смерти, на шею привязывали с крестами.

Возле Палика лес был весь в трупах, так как туда бежали все, спасаясь, а немцы минометами крошили жителей и партизан.

4. Наши, партизаны, и родионовцы на ночевках танкистов немецких вырезали ножами, когда те ложились спать рядом, в танке не насидишься день и ночь. Так много танков сожгли.

5. Безногий партизан — с перебитыми ногами, на коленях(!) прибежал(!) на командный пункт просить подмогу.

6. Рассказывал Бордадын{44}, как он прятал девочек в мох и сам накрылся мхом, прошли немцы и не наступили. Так остались живы.

Ранило его в позвоночник, он в озеро Паликушел и в воде сидел с Мачульским{45} больше двух недель. С ними был Аркадий Кореньков{46}, он был моложе их и нырял, доставал корни аира, и они этим жили. Потом на Березине наши катера появились, армия подошла.

7. Погибла бригада Родионова. Дрались как герои. Да и на жизнь у них видов не было. Родионов, раненый, весь обвязанный, водил в атаку, а то бойцы попадали и не подымались по команде. Тогда он, весь в бинтах, на своей кобыле поехал впереди, и все поднялись.

8. Дубровский увел бригаду свою. Брал Лепель. Но базировался в Ляховичском районе, сказав: «Не хочу губить бригаду».

Лобанок взял отряд родионовцев и ушел по тылам, вырываясь из блокады.

Так и не получилась площадка для десанта, которую придумали Пономаренко и Сталин. А в месте прорыва через большак — всего километр ширины — погибли десятки тысяч жителей и много партизан. Говорят, больше шестидесяти тысяч погибло.

19 апреля 1990

2. Один эпизод прорыва. Рассказ Коренькова

— Николай Ипполитович, говорите медленнее и не форсируйте голос. Ближе к микрофону…

Передо мной сидит большого роста Аркадий Маркович Кореньков, корреспондент минского радио, он записывает мой рассказ о бригаде. Я стараюсь, а стараться очень не надо, надо говорить своим голосом, но это пока освоишь, пройдет время. Начинаем говорить о моих знакомых, партизанах, оказывается, он хорошо знает и Сашу Бордадына, и Мачульского, и Лобанка. Аркадий восторгается умом Мачульского:

— Вот представляете, мы попали во время блокады, когда вырывались, на озеро Палик. Вокруг болота, а в лесу набито партизанами и жителями, женщинами с детьми, стариками, как кильки в консервной банке. Внизу, под ногами, болотная жижа, а сверху — негустые ольхи. Вот немцы и начали минометным огнем и бомбами с самолетов делать фарш в этом небольшом лесу.

Мачульский был и Бордадын, раненный в позвоночник (у него так и остался осколок от мины), ну и я третьим, молодой парень партизан, придан им был как охрана. И решили мы по озеру, выбравшись из болота, проплыть и пробрести к острову, там на берегу стоял немецкий заслон, охранял выход к Березине, Мачульский и предложил: оставаться возле самого берега этого острова, отделяющего озеро от реки, и сидеть в камышах, там спокойнее будет, так как наши мины рвутся подальше, в глубине острова, и немецкие будут перелетать через нас. Так что мы очутились как бы в спокойном месте. Но у Бордадына болит позвоночник, да и есть нам надо. Стал я нырять и выдирать корни аира. Их мы две недели и ели, сидя в камышах по горло в воде, сверху прикрыв головы мхом, а то от солнца можно удар получить, да и надо, чтобы не видно нас и не слышно было. Вот тогда я познакомился с Бордадыном и Мачульским очень близко.