Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Бавильский

Мы наполнены стереотипами, как рыба влагой, поэтому что такое прогулки при ясной луне, пускающей блинчики по лагуне?

Романтика, кратковременность бытия, соленое одиночество, неприкаянность, если один; крохи со стола чужого праздника.

На очередном кампо снова не протолкнуться от пирующих, безносочных, татуированных тинейджеров. Здесь их больше, чем старшаков, и все что-то потягивают за столиками на улице, пританцовывают под едкую музыку, сами шумят, как музыка, или же целеустремленно идут куда-то, перескакивая через мостки и далее каблуками, цок-цок-цок, по мостовым.

Да-да, звуки в Венеции отдельно отчетливы из-за того, что нет машин и даже велосипедов. И если слышишь нарастающий колесный скрежет, то это, скорее всего, очередные туристы везут чемоданы на колесиках в сторону остановки вапоретто.

Никакой аутентичности более нет, остались одни скорлупки, сгнившие изнутри, да привычные ландшафтные очертания, но и это дорогого (в буквальном смысле) стоит.

Из-за толп праздношатающихся туристов, в массовку к которым вкрапляются работники сферы обслуживания, что отработали смены на гудящих от усталости ногах и теперь возвращаются в дешевые каморки, закрадывается ложное ощущение, что Венеция, как проходной двор, никому не принадлежит, что все здесь – лишь ветер да развлечения. Тотальная обжираловка и аттракцион с каналами в духе «все включено» и «все на продажу». Даже странно, что Сан-Микеле до сих пор не подсвечивают иллюминацией. Выходишь на северный край Фундаменте Нуова (кажется, сегодня я снова видел мемориальную доску, отмечающую здесь присутствие Данте) и упираешься взглядом в темный остров мертвых, никак не участвующий во всеобщем празднике. Темнеет угрюмой полоской, точно провал в никуда, а как бы мог оживить пейзаж всяческими электрическими шутихами!

Целеустремленные толпы, снующие по Мерчерии и прочему центру туда-сюда, откуда они берутся и какая у них цель? Что заставляет нас, точно собачек, знающих свою травку, нестись куда-то с осмысленным выражением на лице, превращающимся в маску сосредоточенности при тусклом свете средневековых витрин? Точно все – местные, неизбывные, всегда тут были и будут.

Никогда не узнаю. Ни за что не пойму. Тайна сия велика есть.

Я-то в Венецию приезжаю как раз для того, чтобы как можно отчетливее почувствовать себя чужим сразу всем. Ну и длиннопалого Тинторетто посмотреть с Тьеполо и Тицианом. Хотя они ведь, кажется, в основном про то же самое. Особенно Тинторетто.

Я не был в Венеции на Рождество, но кажется, что Хэллоуин и есть венецианский Новый год, настолько тусовки нечисти совпадают с гением западающего места. Хочется тоже надеть черный плащ с кровавым подбоем, вымазать веки чернилами и начать ходить отвязной походкой, как на шарнирах. Чтоб и от меня шарахались тоже. Как от чумного.

Сталкиваясь с очередным ряженым (травой пропахшим неимоверно), не успеваешь испугаться – местная толпа не агрессивна, ни вместе, ни поврозь, изначально атомирована, гуляй до утра, ничего не бойся. Даже крыс. Например, успел заплутать сегодня за полночь, никак не мог найти дома, ходил кругами, постоянно попадая к Сан-Марко, – после того, как сходил навестить погребенного в этом соборе героя Рисорджименто Даниэле Манин – не путать с последним венецианским дожем Людовико (на кованую решетку его захоронения прикручена табличка: «Это не место для пикника, уважайте Венецию, пожалуйста»), но даже в самых глухих северных местах (я живу между Фундамента Нуова и Сан-Дзаниполо), где в узкой кишке и двоим не разойтись, чувствовал себя как смелый-смелый заяц в чистом поле.

Вот что важно: вся экосистема взаимоотношений города и людей, туристов и местных держится практически на честном слове. Венеция – один огромный Airbnb, главная идея которого состоит в том, что хороших людей больше, чем плохих.  И даже косвенная причастность к этому феномену делает дополнительно счастливым и этим счастьем по-особенному сытым. Вода в каналах пошла на убыль. Начался ноябрь.

Вчера гулял возле Пунта делла Догана и видел, как люди массово заглядывают в окна бывшей таможни, где, как нарочно, возле окон расставлены самые эффектные и монументальные экспонаты выставки Дэмиена Херста «Руины немыслимого».  Билеты-то дорогие, жаба душит, а скульптурные композиции, покрытые кораллами, выглядят крайне заманчиво.

На самом деле выставка Херста громадная и рассчитана на два здания – я начинал ее в Палаццо Грасси, где выставлены менее впечатляющие объекты, и советовал бы поступать точно так же: драматургия «Руин» выстроена четко по нарастающей – любопытство должно безостановочно гнать людей из зала в зал, с этажа на этаж, постоянно увеличивая дозу удивления бесконечным придумкам художника194, сочинившего огромную сказку про сокровища, найденные под водой.

Самая огромная скульптура этого проекта – безголовый гигант (голова его с большим высунутым языком демонстрируется отдельно от тела) – словно бы не помещающийся в четырехэтажный дворец, оказывается центром выставки в Палаццо Грасси и занимает весь его атриум, подпирая потолок.

Подводные сокровища, выставленные в галереях четырех этажей, обросли ракушками и кораллами, некоторые части их, как это и положено древним артефактам, утрачены. Херст, помимо прочего, обыгрывает археологический дискурс и зрительскую любовь к рассматриванию новонайденных предметов. Часть их них отреставрирована, расчищена, часть показывается как бы в первозданном виде.

Теперь этот безразмерный клад, история которого – в сопровождающих экспозицию многочисленных лайтбоксах и видеофильмах, какие показывают в музее.

Так что первый и самый понятный слой «Руин» – пародия на зрелищные исторические выставки: помимо скульптур, изображающих статуи, Херст соорудил массу камерных залов с набором мизерных артефактов – от украшений и «ритуальных предметов» до целой коллекции монет и, выставка внутри выставки, рисунков.

Их, отсылающих к самым разным подготовительным жанрам (от карандашных скетчей до законченных многофигурных композиций сангиной), тоже какое-то преувеличенное количество, как монет, скульптур и всего остального. Херсту зачем-то важно, чтобы всего на выставке было много и еще чуть-чуть. Чтобы уже точно никто не ушел голодным. И чтобы при перемещении через Гранд-канал, ко второй части проекта, этот голод любопытства дополнительно нагуливался. «Руины немыслимого» в Пунта делла Догана начинаются с ощущения дорогого бутика или эксклюзивного магазина. Визионерская мощь Херста нарастает от помещения к помещению. Вместе с объемом выставочных залов.

Автор строит многоуровневую, многоэтажную (совсем как часть экспозиции в Грасси) выставку, способную увлечь любого человека.

На ней много детей – здесь они, окруженные игрушками самых разных масштабов, среди монстров и нестрашных чудовищ, чувствуют себя в развлекательном парке.