Унесенные ветром. Том 1 - Маргарет Митчелл

На стол в Таре подавались яблоки, яме, арахис и молоко. Нодаже этой примитивной еды никогда не было вдосталь. А видя ее трижды в день,Скарлетт невольно уносилась мыслями к прежним дням, к столу, освещенному огнямисвечей, к блюдам, источавшим аромат.

Как беспечно относились они тогда к пище, как былирасточительны! Булочки, кукурузные оладьи, бисквиты, вафли, растопленное масло— и все это только к завтраку. А потом блюдо с ветчиной — на одном конце стола,блюдо с жареными цыплятами — на другом, и тут же тушеная капуста в горшочке,обильно залитая соусом, отливающим жиром, горы фасоли в сметанном соусе, такомгустом, что его можно резать ножом. И три десерта, чтобы каждый мог выбрать,что ему больше по вкусу: слоеный шоколадный пирог, ванильное бланманже или тортсо взбитыми сливками. При воспоминании об этих яствах слезы выступали у нее наглазах, остававшихся сухими перед лицом войны и перед лицом смерти, и тошнотаподымалась к горлу из пустого, вечно урчащего от голода желудка. Ибо аппетит —предмет постоянных сокрушении Мамушки, — аппетит здоровойдевятнадцатилетней женщины четырехкратно возрос вследствие неустанной, тяжелойи совсем непривычной для нее работы.

Но не только ее собственный аппетит доставлял Скарлеттмучения: отовсюду на нее глядели голодные лица — белые и черные. Скоро и Кэррини Сьюлин тоже станут испытывать неуемный голод, как все идущие на поправкутифозные больные. Уже и Малыш Уэйд начинал уныло канючить:

— Не хочу ямса! Есть хочу!

Да и остальные все чаще подавали голос:

— Мисс Скарлетт, если я чего-нибудь не поем, у меня небудет молока для маленьких.

— Мисс Скарлетт, не могу я колоть дрова на пустойжелудок.

— Птичка моя, я уж и ног не таскаю без еды-то.

— Доченька, неужели у нас нечего поесть, кроме ямса?Одна только Мелани не жаловалась, хотя день ото дня становилась все худее ибледнее и судорога боли пробегала у нее по лицу даже во сне.

— Я совсем не голодна, Скарлетт. Отдаю мою порциюмолока Дилси. Оно ей нужнее для младенцев. Больные ведь никогда не бываютголодны.

Вот эта ее неназойливая мужественность особенно раздражалаСкарлетт — больше, чем надоедливые хныканья всех остальных. На них можно былоприкрикнуть — что она и делала, — но самоотверженность Мелани ееобезоруживала и потому злила. И Джералд, и негры, и Уэйд тянулись к Мелани,поскольку она, даже больная и слабая, всегда была добра и отзывчива, у Скарлеттже в эти дни не находилось ни того ни другого.

Особенно Уэйд — он просто не вылезал из комнаты Мелани. СУэйдом вообще творилось что-то неладное, но что именно — разбираться в этомСкарлетт сейчас было недосуг. Она приняла на веру слова Мамушки, что у ребенка,дескать, глисты, и пичкала его отваром из сухих трав и коры, которым Эллинвсегда лечила от глистов негритят. Но от этого глистогонного снадобья личикоУэйда становилось только все бледнее и бледнее. Скарлетт же воспринимала его вте дни не столько как маленькое человеческое существо, сколько как еще одну обузу,еще один рот, который надо накормить. Когда-нибудь потом, когда все этибедствия останутся позади, она будет играть с ним, и рассказывать сказки, иучить его азбуке, но пока у нее не было на это ни времени, ни желания. Апоскольку ей казалось, что он вечно вертится под ногами именно тогда, когда онаособенно устала или озабочена, она нередко бывала с ним резка.

Ей действовало на нервы, что от ее окриков в егоокруглившихся глазах появлялось выражение страха, ибо малейший испуг делал егопохожим на слабоумного. Она не понимала, что это маленькое существо жило средипостоянного кошмара, сущности которого даже мозг взрослого не смог бы постичьдо конца. Страх прочно поселился в Уэйде, страх томил его душу и заставлялиспуганно вскрикивать по ночам, Уэйд начинал дрожать от каждого резкого словаили внезапного шума, ибо в его сознании все это было неотделимо от слова«янки», а янки он боялся больше, чем привидений, которыми пугала его Присси.

До первых дней осады, до первого залпа орудий жизнь Уэйдабыла спокойной, размеренной, счастливой. И хотя мать уделяла ему не слишкоммного внимания, он не привык слышать ничего, кроме добрых и ласковых слов,вплоть до той ночи, когда его внезапно разбудили, вытащили из кроватки, и онувидел небо в огне и услышал сотрясший воздух взрыв. В эту ночь и впоследовавший за ней день он впервые испытал удар материнской руки и впервыеуслышал от матери грубое слово. Его жизнь в уютном кирпичном доме на Персиковойулице — а другая была ему неведома — оборвалась в ту ночь навсегда, и ему уж несуждено было оправиться от этой потери. Во время бегства из Атланты он понялтолько одно — за ним гонятся янки, — страх, что они найдут его и разорвутна части, прочно угнездился в его душе. И всякий раз, когда Скарлетт, делая емузамечание, повышала голос, он холодел от страха, потому что в его неокрепшемдетском мозгу мгновенно вставали картины той страшной ночи, когда он впервыеуслышал ее грубый окрик. Теперь ее сердитый голос на веки вечные был связан длянего с ужасным словом «янки», и он стал бояться матери.

Скарлетт не могла не заметить, что ребенок начал ееизбегать, и в те редкие минуты, когда она среди своих бесконечных дел позволяласебе задуматься над этим, его поведение вызывало в ней немалую досаду. Это былодаже хуже его прежнего вечного цепляния за ее юбку, и ее задевало за живое то,что он искал прибежища на постели у Мелани, где тут же принимался спокойноиграть в любую игру, какую бы она ни предложила, или слушать ее рассказы. Уэйдобожал свою тетю, у которой был такой тихий голос и которая всегда улыбалась иникогда не говорила: «Замолчи! У меня от тебя голова разламывается» или «Богаради, перестань вертеться под ногами!» У Скарлетт не было ни времени, ни охотынянчиться с ним, но когда это делала Мелани, в ней пробуждалась ревность.Увидав однажды, как он кувыркается через голову на постели Мелани, падая приэтом прямо на нее, Скарлетт в сердцах отвесила ему подзатыльник.

— Ты что — совсем очумел? Разве можно так прыгать натетю — ты же знаешь, что тетя больна! Ступай сейчас же во двор, играй там, ичтоб больше я тебя здесь не видела!

Но Мелани тонкой, как плеть, рукой притянула к себеплачущего ребенка.

— Полно, полно, Уэйд. Ты же не хотел прыгнуть на меня,правда? Он мне нисколько не мешает, Скарлетт. Позволь ему побыть со мной.Позволь мне поиграть с ним. Это же единственное, что я могу делать, пока непоправлюсь, а у тебя достаточно хлопот и без него.

— Не дури, Мелли, — сухо сказала Скарлетт. —Ты и так слишком туго идешь на поправку, а если Уэйд будет прыгать у тебя наживоте, лучше тебе от этого не станет. И если я еще раз застану тебя, Уэйд, утети на постели, ты получишь от меня хорошую трепку. И перестань шмыгать носом.Вечно ты носом шмыгаешь. Постарайся быть мужчиной.

Уэйд убежал в слезах и спрятался под домом. Мелани закусилагубу, и у нее тоже выступили слезы на глазах, а Мамушка, наблюдавшая эту сцену,нахмурилась и жарко задышала. Но никто не осмеливался перечить Скарлетт в этидни. Все боялись ее острого языка и этого нового злого существа, которое,казалось, в нее вселилось.