Дальгрен - Сэмюэл Дилэни

– Вы тогда уже приехали?

– Именно так.

– Вы же говорили, что не видели всего.

– Я застал последние минут, наверно, десять-пятнадцать. Пришел Роджер и разбудил меня, чтоб я посмотрел.

– Так вы из дома смотрели?

– Ну, сначала из окна. Потом мы вышли в сады. И должен сказать, было довольно странно.

Остальные засмеялись.

– Эй, – сказал Пол Фенстер, привстав и оглядывая тех, кто сидел. – Мы тут капитана совсем в угол зажали. Раздвиньтесь слегка, а?

– Да ничего. Если б я хотел выйти, я бы напролом.

– Я так понимаю, – мадам Браун нагнулась, потрепала Мюриэл по морде, – у вас объяснений не больше, чем у нас.

– Честно скажу: я, по-моему, ничего страннее никогда не видел.

– В космосе так же странно? – подал голос мужчина в лиловой ангоре.

– Признаться, нынче день был довольно… скажем так, космический.

Опять засмеялись.

Сидевший подле Тэка грузный белокурый мексиканец в одеяльной рубахе поднялся, направился к двери и вышел, разминувшись со Шкетом на фут. Тэк заметил Шкета. Поманил наклоном головы.

Заинтересовавшись, Шкет подошел и сел на освободившееся место.

Тэк подался к нему и шепнул:

– Капитан Кэмп…

Человек десять, подтащив стулья, сидели и слушали коротко стриженного человека в зеленой рубашке с коротким рукавом, устроившегося в угловой кабинке.

Тэк сложил руки на животе, и на блондинистой груди вздулась кожаная куртка.

– Мне вот что любопытно… – объявил Лиловая Ангора. – Сидеть, собака, сидеть. – (Это Мюриэл на миг изменила хозяйке). – Мне любопытно вот что: может, это фокус? В смысле, не может так быть, что это иллюзия и ее кто-то подстроил? То есть… как бы это… вдруг она рукотворная?

– Ну… – Капитан оглядел слушателей. – Он же у вас инженер? – Его взгляд остановился на Тэке – а тот с пронзительным хохотком запрокинул голову.

Я прежде не видел, чтоб он так смущался, подумал Шкет. И таких звуков он от Тэка прежде не слышал.

– Нет, – сказал Тэк. – Нет, боюсь, вся известная мне инженерия тут ни при чем.

– А мне любопытно… мне любопытно вот что, – сказал Фенстер. – Вы были в космосе. Вы были на Луне… – Он помолчал, затем прибавил другим тоном: – Вы один из тех, кто взаправду был на Луне.

Капитан Кэмп лишь внимательно слушал.

– У нас тут было некое… астрологическое явление, и оно всех немало потрясло. Я хотел спросить: вы… ну, вы же были на Луне – вы, наверно, понимаете больше нашего.

По лицу Кэмпа скользнул призрак улыбки. Шкет поискал в памяти имена астронавтов из первых четырех экспедиций на Луну, за которыми пристально следил, постарался припомнить, что мог, о пятой. Капитан Кэмп скрестил руки на столе. Ростом капитан не выдался.

– Безусловно, не исключено, – юго-западную речь Кэмп размечал легкими кивками, – что имеется астрономическое, а точнее, космологическое объяснение. Но скажу вам правду: мне оно неизвестно.

– Вы как считаете, нам стоит тревожиться? – спросила мадам Браун, ничуть не тревожась.

Кэмп, в чьей стрижке седина мешалась с золотом, снова кивнул:

– Тревожиться? Мы же сидим здесь. Мы живы. Это, конечно, не причина не тревожиться. Но тревога едва ли поможет, правда? Вчера – сутки назад – я был в Далласе. Будь эта штука и впрямь такая огромная, будь это в самом деле небесное тело, комета или солнце, я подозреваю, его бы давным-давно разглядели в телескопы. А мне никто ни словом не обмолвился.

– Вы, капитан, похоже, не считаете, что дело серьезно.

Улыбка Кэмпа говорила ровно об этом. А сам Кэмп сказал:

– Я же видел – во всяком случае, отчасти.

– Тогда, – сказал Шкет, и остальные обернулись, – вы не знаете, какое оно было громадное.

– Боюсь, в этом, – ответил капитан, – и загвоздка. – Подбородок у него был шире лба. – Вы все, и Роджер тоже, говорите, что оно заслонило практически полнеба. Очевидно, что я застал лишь крохотный фрагмент. И была еще эта история про… Джорджа, если не ошибаюсь?

Тэк оглядел зал, нахмурился и шепнул Шкету:

– Джордж был только что. Видимо, свалил как раз перед твоим приходом…

– Боюсь, этого тоже никто не видел за пределами… Беллоны. И Роджер говорит, что не видел.

– А вот я видел, – прошептал Тэк.

– А вот я видел! – вскричал кто-то.

– Что ж, – улыбнулся Кэмп. – Видели немногие, а уж за пределами Беллоны – никто.

– Вы же видели, что сегодня было. – Тедди, скрестив руки, подпирал стенку соседней кабинки.

– Ну да, видел.

– То есть вы хотите сказать, – бодро возвестил Фенстер, – что слетали на Луну и обратно, но по дороге вам не попалось ничего такого, что хоть как-то объяснило бы сегодняшнюю историю?

Кэмп ответил:

– Не-а.

– И что проку тогда, я вас спрашиваю? – Фенстер заозирался, ища, кого бы хлопнуть по спине. – Что тогда проку?

Кто-то сказал:

– А вы ведь уже не работаете в космической программе?..

– Ее так просто не бросишь. На той неделе я проходил медосмотр – проверяли, нет ли долгосрочных изменений. Это теперь навсегда. Но я участвую не так активно, как другие.

– Почему вы ушли? – спросил Лиловая Ангора. – Вы так решили или они… если вы можете ответить?

– Ну-у. – Это была обдуманная фраза сама по себе. – Я подозреваю, в то время для них эта тема была щекотливее, чем для меня. Но вряд ли они так уж хотели со мной работать, если я сам не хотел. Мой интерес к космической программе остыл примерно на приводнении. Последующие эксперименты, исследования – это было важно. Парады, праздники, конференции, публичность перестали развлекать где-то через месяц после выхода из барокамеры. Все остальное – и меня, наверно, острее, чем прочих, такой уж я человек – просто раздражало. А вдобавок, – тут он улыбнулся, – я был славен тем, что на вечеринках порой брал гитару и исполнял фолк. Песню-другую, без политики, ничего такого. Но они все равно не одобряли.

Все рассмеялись. Шкет подумал: он что, серьезно?

И другая мысль, заиканием: моя реакция на его действие запрограммирована, как его действие. И Шкет рассмеялся, хотя и позже остальных. Двое-трое на него покосились.

– Нет, – продолжал Кэмп, – я себя считал эдаким авантюристом… насколько может быть авантюристом летчик-испытатель. «Аполлон» был приключением – почти восьмилетним, если считать подготовку. Но когда все закончилось, мне захотелось нового.

– И вы приехали в Беллону? – спросила мадам Браун, а Фенстер сказал: