Мир Данте. Том второй (малые произведения) - Алигьери Данте

пастуху неуместно, пожалуй.[1299]

Вот и друзья! Говорю, а солнце уже за горою.

IV

[ДАНТЕ — К ДЖОВАННИ ДЕЛЬ ВИРДЖИЛИО]

Сбросив Колхиды руно,[1300] быстролетный Эой и другие

Кони крылатые вскачь возносили в сиянье Титана.[1301]

По колеям, от вершины небес спускавшихся долу,

Мерно катилися все, с пути не сбиваясь, колеса.

5 Мир засиял, и всю тень. какою себя сокрывает,

Сбросил он прочь, и поля смогли раскалиться под солнцем.

Титир и Алфесибей[1302] устремились поэтому в рощу,

Сами себя и стада уберечь стараясь от зноя, —

В рощу, где ясень, платан и липы растут в изобилье.

10 Тут, пока на траве ложатся овцы и козы

В чаще лесной и пока свободно дышать начинают,

Титир по старости лет прилег, осененный листвою

Клена, и задремал, вдыхая запах снотворный;

Рядом стоял, опершись на корявую палку из груши,

15 Алфесибей и к нему обратился с такими словами:

«То, что мысли людей, — сказал он, — возносятся к звездам,

Где зародились они перед тем, как войти в наше тело;[1303]

То, что Каистр[1304] оглашать лебедям белоснежным отрадно,

Радуясь ласке небес благодатных и долам болотным;

20 То, что рыбы морей, сочетаясь, моря покидают,

К устьям сбираяся рек, где проходят границы Нерея,

Что обагряют Кавказ тигрицы гирканские[1305] кровью;

То, что ливийский песок чешуей своей змеи взметают, —

Этому я не дивлюсь: свое ведь каждому любо,

25 Титир; но я удивлен и диву даются со мною

Все пастухи на полях земли сицилийской,[1306] что Мопсу

Любо под Этною жить[1307] на скудных скалах Циклопов».

Только он кончил, как вдруг перед нами, совсем запыхавшись,

Стал Мелибей,[1308] и едва он способен сказать был: «О Титир!» —

30 Смех одолел стариков, что юноша так запыхался,

Точно сиканов, когда Сергест[1309] сорвался с утеса.

Старший седую тогда с зеленого голову дерна

Поднял и так обратился к нему, раздувавшему ноздри:

«О неуемный юнец, по какой ты внезапной причине

35 Опрометью прибежал, своих легких в груди не жалея?»

Тот в ответ ничего, но лишь только тронуть собрался

Он тростниковой своей свирелью дрожащие губы,

Вовсе оттуда не свист до жадного слуха донесся,

Но, когда юноша звук постарался извлечь из тростинок —

40 Чудо, но я говорю по правде, — тростинки запели:

«Там, где под влажным холмом встречается Сарпина с Реном»;[1310]

Если же три бы еще они лишних выдули вздоха,

Сотней тогда бы стихов усладили селян онемелых.

Титир и Алфесибей внимательно слушали оба,

45 Алфесибей же с такой обратился к Титиру речью:

«Что же, почтенный старик, ты росистые земли Пелора[1311]

Бросить решишься, пойти собираясь в пещеру Циклопа?»

Он: «Не боишься ли ты? Что меня, дорогой мой, пытаешь?»

Алфесибей же: «Боюсь? Пытаю?» — на это ответил.

50 «Иль непонятно тебе, что дудка божественной силой

Пела? Подобно тому тростнику, что от шепота вырос —

Шепота, что возвестил о висках[1312] безобразных владыки,

Бромия волей Пактола песок озлатившего ярко?

Но коль зовет к берегам она Этны, покрытою пемзой,

55 Старец почтенный, не верь облыжному благоволенью,

Местных дриад пожалей и овец своих не бросай ты;

Горы наши, леса, родники по тебе будут плакать,

Нимфы со мной тосковать, опасаясь несчастий грядущих,

Да и Пахин[1313] изойдет от собственной зависти давней.

60 Будет досадно и нам, пастухам, что тебя мы знавали.

Не покидай, умоляю тебя, о старец почтенный,

Ты ни ручьев, ни полей, твоим именем славных навеки!»

«Больше, по правде скажу, половины этого сердца, —

Тронув рукою его, престарелый Титир воскликнул, —

65 Мопс, съединенный со мной ради тех взаимной любовью,

Что убежали, боясь злокозненного Пиренея![1314]

Думал он, что на брегах от Пада справа и слева

От Рубикона живу я в Эмилии, к Адрии близко;

Он предлагает сменить на этнейские пастбища наши,

70 Не сознавая, что мы вдвоем обитаем на нежной

Гор Тринакрийских траве, которой в горах сицилийских

Лучше нет никакой для пищи коровам и овцам.

Но, хоть и надо считать, что хуже лугов на Пелоре

Скалы этнейские, все ж навестил бы охотно я Мопса,

75 Бросив стада мои здесь, не страшись я тебя, Полифема».[1315]

Алфесибей возразил: «Полифема-то кто ж не боится,

Раз он привык обагрять свою пасть человеческой кровью

С самых тех пор, что увидеть пришлось в старину Галатее.

Как разрывал он, увы, несчастного Ацида[1316] чрево!

80 Чуть не погибла сама! Могла ли любовь пересилить

Бешенство гнева его и огонь его ярости дикой?

Ну а легко ль удержал свою душу в трепетном теле

Ахеменид,[1317] как циклоп упивался друзей его кровью?

Жизнью своей умоляю тебя, не поддайся влеченью

85 Страшному, чтобы ни Рен, ни Наяда не отняли этой

Славной у нас головы, которую зеленью вечной

Девы высокой венчать стремится скорее садовник».[1318]

Титир, с улыбкой и всей душою его одобряя,

Выслушал молча слова великого стада питомца.

90 Но так как кони, эфир рассекая, неслися к закату,

Быстро тень наводя на все бросавшее тени,

Посохоносцы, покинув леса и прохладные долы,

Снова погнали овец домой, а лохматые козы

К мягкой траве луговин повели за собою все стадо.

95 Неподалеку меж тем Иолай хитроумный[1319] скрывался,

Слышал он все, а потом и нам обо всем рассказал он.

Мы же, о Мопс, и тебе поведали всю эту повесть.

ПИСЬМА

I

КАРДИНАЛУ НИККОЛО ДА ПРАТО[1320]

Преподобнейшему отцу во Христе, возлюбленнейшему владыке Николаю[1321], небесной милостью епископу Остии и Веллетри, легату Апостолического престола, отряженному