Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930-1945 - Альберт Шпеер

Подготовка к уничтожению промышленных объектов различного назначения на территории рейха и оккупированных территориях входила в сферу полномочий моего министерства. При отступлении из Советского Союза Гитлер уже отдавал приказы проводить политику «выжженной земли». Как только армии вторжения выплеснулись с захваченного плацдарма на территорию Нормандии, он издал аналогичный приказ. Поначалу в основе этой политики лежали соображения оперативной целесообразности. Необходимо было сделать все возможное, чтобы враг не закрепился на отвоеванных территориях, максимально затруднить снабжение союзных войск, ремонт поврежденной техники, электро– и газоснабжение, а в перспективе – строительство военных заводов. Пока до окончания войны еще было далеко, такие действия казались мне оправданными, однако они потеряли всякий смысл, как только поражение стало неотвратимым.

Я не испытывал глубокого чувства обреченности, охватившего многих соратников Гитлера, но ввиду безнадежности ситуации, естественно, предположил, что мы будем делать все возможное для выхода из войны с наименьшими потерями, дабы как можно быстрее восстановить экономику страны. Однако Гитлер со все нарастающей безжалостностью настаивал на тотальном разрушении. Мне удалось перехитрить его, воспользовавшись его же собственными аргументами. Поскольку в самых безнадежных ситуациях он всегда утверждал, что потерянные территории скоро будут отвоеваны, мне потребовалось лишь повторить его же слова и подчеркнуть, что предприятия понадобятся для производства вооружений, как только мы вернем эти территории.

Например, я удачно воспользовался этим аргументом 20 июня, вскоре после начала вторжения, когда американцы прорвали нашу оборону и окружили Шербур. В результате Гитлер заявил, что, «несмотря на нынешние трудности на фронте, персонал промышленных предприятий должен остаться на своих местах». Новый приказ позволил военному коменданту проигнорировать предыдущий приказ Гитлера о транспортировке миллиона французов в Германию в случае успешного вторжения западных союзников[281].

Теперь Гитлер вновь заговорил о необходимости полного уничтожения французской промышленности. И все же 19 августа, когда союзные войска еще находились северо– западнее Парижа, мне удалось вырвать у него согласие на консервацию заводов и электростанций, которые вот-вот могли оказаться в руках врага[282].

Однако фундаментального решения от Гитлера я так и не добился. Я действовал от случая к случаю, притворяясь, что считаю все наши отступления временными. Правда, постепенно мой испытанный аргумент начинал звучать все более и более нелепо.

Ситуация в корне изменилась в конце августа, когда вражеские войска приблизились к месторождениям железной руды близ Лонгви и Брие: этот район Лотарингии был присоединен к рейху еще в 1940 году, и я практически вмешался в сферу компетенции гауляйтера. Понимая, что убедить его сдать регион врагу без разрушения объектов невозможно, я обратился напрямую к Гитлеру и получил разрешение сохранить шахты и перерабатывающие заводы и передать соответствующее распоряжение всем гауляйтерам, которые могли столкнуться в будущем с той же проблемой[283].

В середине сентября Герман Рёхлинг доложил мне, что шахты Саарбрюккена оставлены в целости и сохранности, но электронасосные станции все еще находятся на нашей территории. Рёхлинг осторожно пытался выяснить, следует ли подавать электричество на насосные станции по пока неповрежденным высоковольтным линиям. Я согласился как на это предложение, так и на предложение войскового командования продолжать подачу электроэнергии в госпитали Льежа уже после того, как Льеж был захвачен западными союзниками, а линия фронта пролегала между городом и электростанцией.

Примерно с середины сентября мне также приходилось решать судьбу промышленности на территории самой Германии, поскольку руководители предприятий, естественно, не стремились разрушать их. Как ни удивительно, их поддержали некоторые гауляйтеры районов, оказавшихся под угрозой захвата вражескими войсками. Это был странный период – как в войне, так и в нашей жизни. Окольными путями, с помощью намеков и недомолвок все пытались прозондировать мнение собеседника – формировались группы единомышленников, но любое откровенное высказывание могло привести к гибельным последствиям.