Лето ночи - Дэн Симмонс

Майк прекрасно помнил отвращение, охватившее его при взгляде на чудище. Тело его было толще тела змеи, он больше походил на рептилию и казался совершенно доисторическим существом. Оно подергивалось и извивалось, словно было порождением иного мира. Все его тело было покрыто пленкой слизи, будто бы его железы выделяли ее на поверхность.

Отец Майка завязал сетку и повесил ее за борт лодки, с тем чтобы угорь оставался в воде, пока они доберутся до моста, рядом с которым припарковали машину. Все время обратного пути Майк помнил о том, что рядом с их лодкой волочится то ужасное существо. Но когда они добрались до моста, угря уже не было. Каким-то образом он проскользнул через отверстие в сетке, которое было в пять раз меньше его. Все, что от него осталось, представляло собой слизистую пленку, как будто и кожа и тело его состояли только из слизи.

Точно как засохшая мокрота на подоконнике.

Майк хорошенько протер древесину бензином, чтобы убить даже невидимых микробов, если они здесь остались, как мог лучше склеил раму, заменив поломанные места свежевыструганными, и установил ее на место, добавив еще две задвижки – одну на верху подоконника, вторую – внизу.

На земле под окном валялся кусочек святого причастия. Майк вообразил, как в ночной тиши Солдат карабкается на стену, как его пальцы просачиваются сквозь отверстия сетки, как его рыло, удлиняясь, тянется в сторону Мемо, подобно миноге, учуявшей особо лакомую рыбу… Остановили ли его гостия и святая вода? И был ли вообще это Солдат? Вполне возможно, что на его бабушку сегодня ночью охотились совсем другие существа… Майк чуть не плакал. Его тщательно продуманная схема едва не закончилась катастрофой. Майк видел притаившийся в густой тени деревьев Школьный Грузовик. Он чувствовал его запах. И это зловоние смерти могло сейчас распространяться от них, от его тела и от тел его друзей, стоило б им только отправиться домой на велосипедах, как он это планировал.

Теперь Майк знал, что они находятся на войне, также точно, как знал это когда-то его отец, в то время когда воевал на полях Второй Мировой. Только здесь не было линии фронта и не могло быть перемирия. Врагу принадлежали ночи.

После обеда Майк отправился к собору Св. Малахия, но никаких сведений об отце Каванаге там не было. Дорожный Патруль и полиция Оук Хилла были проинформированы о его исчезновении, но, как сказала ему миссис Мак Кафферти, все были уверены, что священник обессилел от болезни и предпочел самостоятельно отправиться к себе домой в Чикаго. Мысль о молодом священнике, больном и беспомощном, стоящем где-то на автобусных остановках, исторгала из глаз почтенной экономки обильные слезы.

Майк уверил ее, что отец Каванаг не уехал домой.

Затем он заехал к Харлену и пробыл у него ровно столько времени сколько понадобилось, чтобы выпросить у Джима бутылку вина – Харлен сказал, что мать никогда ее не хватится, поскольку это был какой-то особый сорт вермута, который она называла «ослиной мочой» – Майк сунул ее в сумку и направился в парк. Не то, чтобы он считал, что сможет узнать у Минка что-либо важное, нет, но у него было какое-то чувство, что тот знает что-то еще. Плюс к тому же для него было важно еще раз поговорить с человеком, который был очевидцем некоторых из событий, заполнивших теперь жизнь Майка и его друзей.

Но Минка не было. Его бутылки, газеты и даже лохмотья старой шинели, той самой, которую он не снимал ни зимой, ни летом, были разбросаны по всему грязному подвалу, будто бы здесь пронесся небольшой, но разрушительный ураган местного значения. В земле виднелось пять совершенно круглых отверстий, края каждого из них было словно обведены красным, величиной примерно по восемнадцать дюймов в поперечнике, они испещряли грязный пол так, будто здесь кто-то пролил нефть.

Ты просто воображаешь самое худшее, сказал себе Майк. Возможно Минк просто подыскал себе работенку и теперь пропивает с приятелями заработанные денежки.

Но в душе Майк был уверен, что все обстоит не так. Воображение рисовало ему страшные картины – возможно, это происходило сегодня ночью – Минк просыпается от своего пьяного сна и чувствует, как коробится и встает вокруг него земля, как вонь распада и разложения обволакивает так хорошо знакомое ему за последние семь десятилетий пространство. Майк вообразил, как старик отпрянул, когда что-то большое и белое вырвалось из земли, также как отпрянул он сам, когда вырвался из воды тот ужасный угорь. Щелкали длинные челюсти, по всем углам шарили слепые глаза.

Последнее из отверстий находилось не более, чем в трех футах от входа. Майк видел его хрящевидные кроваво-красные стенки. Все вокруг было пропитано запахом Минка, но сейчас гораздо сильнее ощущалась вонь мертвецкой.

Майк зашвырнул бутылку в глубину подвала, она упала рядом с лохмотьями шинели – своеобразный надгробный памятник в миниатюре – и уехал. Он мчался на велосипеде почти по самой середине мостовой, встречный водитель возмущенно засигналил ему, на полной скорости миновал кусты возле дома доктора Вискаса, и помчался по Второй Авеню, в сторону Старого Централа, к дому.

Идти на День Рождения Мишель Стаффни он и не собирался – сама мысль об этом казалась ему даже смешной после всего, что с ними произошло за последние дни – но потом к нему забежал Дейл и произнес речь, смысл которой заключался в том, что сегодня вечером им лучше держаться всем вместе.

– Праздник кончится часам к десяти, – сказал он, – когда начнется фейерверк. Но если захочешь, мы уйдем пораньше.

Майк кивнул. Мать и сестры, конечно, раньше десяти спать не лягут. Сегодня было дежурство Пег, и Майк не думал, что может что-либо произойти в такую рань. Просто не может. Был ли то Солдат, или что другое, но они предпочитают появляться в более поздние часы.

– Почему бы тебе не пойти с нами, – продолжал Дейл. – Там будет светло и множество народу… Всем нам нужна небольшая разрядка.

– А что Лоуренс? Он тоже пойдет? – поинтересовался Майк.

– Нет. Он не хочет идти на глупый девчоночий праздник, – пожал плечами Дейл. – Да его и не приглашали. Мама пообещала, что весь вечер они будут играть в монополию. По крайней мере до тех пор, пока я не вернусь домой.

– Но мы же не сможем взять с собой ружья, – сказал Майк. Даже сквозь вату усталости он чувствовал, до чего странно звучат его слова.

Дейл улыбнулся.

– Харлен захватит свой револьвер. Если будет нужно, мы им воспользуемся. Но мы должны хоть чем-то заняться, пока будем ожидать утра воскресенья.

Майк хмыкнул.

– Ты придешь? – спросил Дейл.

– Посмотрим.

Вечеринка по случаю Дня Рождения Мишель Стаффни была назначена на семь часов вечера, но приглашенные стали собираться примерно на полтора часа позже. Родители подвозили детей на легковых и пикапах и отправлялись назад. Как всегда в эти дни большой участок на Брод Авеню преобразился и стал напоминать то ли фантастическую сказочную страну, то ли карнавал. Некоторая его часть правда превратилась в стоянку старых машин, а все вместе представляло собой самый настоящий хаос. Гирлянды разноцветных лампочек и японских фонариков тянулись от длинного парадного крыльца к деревьям, от деревьев к фонарным столбам, возвышавшимся над уставленными явствами столами, от фонарных столбов к деревьям позади дома, а оттуда к огромному сараю, стоявшему в глубине участка. Дети безостановочно сновали взад и вперед, несмотря на все усилия взрослых держать их в узде. На заднем дворе шла азартная игра в джарт[33], очаровательную забаву, в ходе которой дети метали в щит украшенные тяжелыми металлическими наконечниками дротики. Каждый такой дротик был вполне способен свалить даже крепкого буйвола, а не то, что ребенка. Другие сгрудились на соседней лужайке, где было разбросано несколько разноцветных хула-хупов[34], оживив – правда, только на один день – увлечение, которым пару лет назад была охвачена не только вся округа, но и вся страна. Еще большая группа детей, масса которой уже достигала критической величины, толпилась вокруг барбекю, где доктор Стаффни с двумя помощниками поджаривали и раздавали горячие сосиски и гамбургеры, обеспечивая едой нескончаемый поток прожорливых ротиков и жадных ручек. Поблизости длинный ряд накрытых нарядными клетчатыми виниловыми скатертями столов являл множество блюд с чипсами, кувшинов с напитками и аппетитными десертами. Именно тут нашли свое пристанище наиболее прожорливые или/и наиболее проголодавшиеся из ребят.