Воспоминания о Рерихах - Зинаида Фосдик

Вечером складывали листы докладной записки о кооперативе. Потом говорили о финансовых трудностях. Юрий получил сегодня от Стокса 1000$. Беседовали с Н.К. до пол-одиннадцатого. Говорили о завтрашнем дне в Вашингтоне, настроение хорошее.

Утром Н.К. и Юрий зашли ко мне в кабинет, готовые к отъезду в Вашингтон. Н.К. опять говорил, что не думает отказываться от японского парохода, ибо Друг (Уоллес) его не предупредил. Н.К. винит Друга, что тот вообще не нашелся сказать, что с пароходом его вина, ибо он ему не сказал, чтобы тот не покупал билетов на японский пароход. Затем Н.К. опять сказал, что в Вашингтон ему теперь незачем ехать, а едет он из-за непонимания и неумения Друга, что эта поездка должна быть оплачена за счет экспедиции. Н.К. говорил, что чувствует твердость и именно так и будет говорить в Вашингтоне.

Затем Н.К. со мной говорил о том, что надо очищать от вульгарного коверкания исторические факты, например, из жизни Екатерины Великой. Он советовал мне «перейти реку по хорошим камням». Мы говорили о будущем в Рос[сии], законодательстве, школьном образовании. Светлый он! Надеюсь, все пройдет благоприятно в Вашингтоне.

Имела прекрасный разговор с Дедлеем о новом плане кооператива в Маньчжурии, а также с Хелен и Донном. Надеюсь, что

Донн получит место здесь и ему не придется уехать в Чикаго. Вчера Н.К. передал Дедлею кольцо[281].

О разном

Получена телеграмма. В Риге умер доктор Лукин.

Утром приехали Н.К., Юрий и Фр[ансис] обратно из Вашингтона. Н.К., видимо, доволен Уол[лесом], хотя говорит, что трудности, о которых тот писал, очевидно, его личного характера, ибо: Госдепартамент не нужен, в Японии они могут остаться, сколько нужно, потом экспедиция идет для изучения медицинских трав, ботаник от Друга выедет позже их, жалованье идет от 5 апреля по третям — одним словом, все улажено. Одно лишь остается: им нужно ехать на американском пароходе, так что придется выехать 22 апреля. В общем, поездка была нужной, Н.К. во всем готовил Друга для будущих путей президентства и рассказал ему также про встречу Мастеров [с] Е.И. в Лондоне, про Камень, про Чашу, про все — почти по Учению.

Н.К. провел со мной почти весь день. Я полна радости. Говорил, что каждое Учреждение должно пытаться жить по новому бюджету три месяца, а потом, если не получается, переделать бюджет. Н.К., видимо, за то, чтобы Донн остался, и одобряет, чтобы Дедлей платил за него, если он получит обратно свою должность. Я уже говорила об этом с Дед[леем], и он чудесно это принял, так что все зависит [от того,] получит ли он обратно свою работу. Он мне будет телеграфировать по приезде домой — едет завтра.

Н.К. уже три дня чувствует беспокойство. Вначале он думал, что это из-за смерти Лукина (позавчера), но теперь он думает, что это что-то другое. Удивительно ласков ко мне Н.К. Я прямо живу под его лучом. Он сказал мне готовиться по образованию, присматриваться к школам, также держать русскую прессу.

Получили письмо от Е.И. о чуде нахождения или, вернее, принесения к ним Чаши 3 марта. Н.К. читал нам это письмо отрывками.

Е.И. также прислала письмо к ней Флейчера, и Н.К. считает его сумасшедшим. Н.К. считает, что мы должны читать его письма к новым [последователям] мысленно часто и уметь разбираться в них. Ибо мы видим в этих письмах не то, что он пишет, а то, что нам кажется.

Затем Н.К. говорил Нуце при мне о неубедительности молчания, даже вреде его, ибо это не есть великодушие; великодушие не отрицательное качество, в то время как молчание там, где нужно сказать свое слово, является отрицательным. Например, на наших заседаниях, когда Авирах молчит, не говоря о том, что он видит во время спора, не покрывая спорящих каждого долей его же правды, он создает вред. Ибо тот, кто неправ, может подумать, что Авирах на его стороне, или, [наоборот,] против него, [тем] что молчит, и может возненавидеть его за это. А тот, кто обижен, безусловно, не забудет этого Авираху, ибо он не принял его сторону. Великой мудрости наш Гуру.

Вечером, когда они пили у нас валериану, Н.К. с Юрием вспоминали о нашей поездке по Алтаю и комических эпизодах ее. Н.К. диктовал мне о своих картинах в Музее, письмо к Шкляверу, говорил о своих статьях. Радостный день!

Приехали Клайд и Дорис — славные они. Мы все ужинали с ними. Имела чудный разговор с Дед[леем] о будущем, указала ему, что ему делать. Счастливый был день, но одно серьезно — это беспокойство Н.К.

Утром пришел Н.К. и диктовал мне статью «Сердце Азии» для новой книги «Сибирь и ее будущее». Затем у него начались встречи.

Н.К. виделся с Дедлеем перед его отъездом и сказал ему, что ему нужно понять: он теперь служит Мастеру и находится всегда в Его присутствии, и он должен жить с этой мыслью. Потом Н.К. видел Клайд отдельно, и та вышла и начала рыдать — оказывается, как потом передавал Н.К., она говорила о своем ужасном муже, а тот ведь интересуется Учением, и Н.К. заметил ей, что нигде в Учении не сказано, что нужно уничтожать семейную жизнь и гармонию. А она вообще забыла, что у нее дети. Н.К. напомнил ей, что ее священный долг — дети, которые являются ее друзьями. Грустно, но она не поняла, что личная проблема у нее перешла [в] стремление к Учению.

Затем Н.К. говорил с Дорис, нашел ее более подвижной и способной работать (она теперь едет в Вашингтон и будет полезна нам в Обществе).

Н.К. потом опять вспомнил, как Хелен, придя к нему, ничего о себе не говорила, а беседовала лишь о работе.

Вечером была Беседа. Н.К. опять писал. Дано вновь 11 июня 1936 года.

После этого мы долго сидели наверху. Н.К. и Юрий вспоминали забавные моменты из экспедиции: доктора Рябин[ина], Кардашевского. Очень мы все смеялись, и Н.К. сам так благодушно и сердечно ко всему относился, что было самое радостное чувство. Вечер закончился у нас питьем валерианы. Затем Н.К. опять показал нам реликвию св. Сергия. Дедлей уехал поздно днем — радостный, духовно и физически (после своей болезни) совершенно оживший.

Утром был завтрак у нас с Н.К., Юрием и Франсис. Говорили о Тарухане, как он тяжел для работы — какую ужасную вещь он сделал, [на]писав в своей статье о 77 сионских мудрецах. Он также писал, что из-за Н.К. и Музея он потерял друзей, и это дошло до Н.К. Поэтому Н.К. опять говорил, как нам воспринимать людей. Например, Морей: ушел от нас, соединился с нашими врагами (русскими художниками), снял помещение около нас и открыл школу на манер нашей, а все-таки приходил уверять Н.К. в преданности Учению и ему! Вот как надо распознавать людей и судить их по тому, что они уже сделали.