Эдинбургская темница - Вальтер Скотт

«Эдинбургская темница» — русское название романа, который и в переводе на другие языки назывался точно так же, либо просто «Темница». По смыслу это соответствует названию английскому, но соответствует все-таки не вполне: название имеет двойной смысл, в переводном варианте утраченный.

«Сердце Средних земель» — так буквально называется роман. Средние земли (или владения) по-английски — Мидлотиан, графство, в котором находится столица Шотландии. Действительно, как поясняет Вальтер Скотт, «сердцем Мидлотиана» называли городскую тюрьму, которая, кстати, была снесена незадолго до появления романа (как и на площади Бастилии в Париже, так и в Эдинбурге, местонахождение древней темницы рядом с церковью Святого Джайлса обозначено цветными булыжниками). Один смысловой оттенок в названии «Эдинбургская темница» передан, но есть и другой, символический смысл в том же заголовке — «сердце страны», «душа Шотландии», что и олицетворено, по мысли Вальтера Скотта, в характере Джини Динс.

Какие чувства движут этой девушкой? Прежде всего вера, истовая вера, унаследованная от многих поколений предков и не подвергаемая ни малейшему сомнению. Это не фанатизм, свойственный ее отцу. Обратим внимание на знаменательный момент: старик-отец, этот неистовый пуританин, для которого иные недостаточно строгие пуритане — вероотступники, даже он, пусть не прямо, предлагает Джини пойти ради спасения сестры на некоторую сделку с совестью. Но для Джини никакие уловки перед Всевышним немыслимы. Вера для нее, это даже не убеждение, это состояние сознания: если существует высший суд, если есть всевидящее око, то разве останется незамеченным хотя бы малейший обман? Правда существует, а потому любая попытка исказить истину бесполезна! Правду утаить нельзя — так думает Джини. Не наказание за грех клятвопреступления ее страшит, ей представляется, что солгать невозможно.

Современники Вальтера Скотта с исключительным вниманием (и восторгом) вчитывались в те страницы романа, где на протяжении нескольких глав развертываются уговоры Джини Динс различными доброжелателями и ее показания на суде. При том, что религия и церковь сохраняли тогда власть над человеческими душами, вера для многих успела стать условностью, обрядом, делом ума и расчета. Вальтер Скотт воскресил, что называется, святую простоту. Религиозное простодушие он показал как силу, которая может быть одновременно и спасительной, и губительной. Да, святость истово верующей крестьянской девушки оказалась вознаграждена: ей удалось сохранить и чистоту своей веры, и жизнь сестры, однако до чего тонкой ниточкой соединены обе стороны ее триумфа!

«Бог правду видит, да не скоро скажет» — гласит народная мудрость, выражаемая у разных народов по-разному. У нас говорится: «Пока солнце взойдет, роса очи выест», а на шекспировском языке это звучит так: «Пока травка подрастет, лошадка сдохнет». Джини Динс добивается невероятной удачи. Не изменив высшему принципу — не совершив клятвопреступления и подвергнув жизнь своей сестры смертельному риску, она же, взывая к высшим земным властям, успевает увидеть свет истины — своим походом в Лондон спасает сестру.

При этом заметьте: и у королевского двора она ищет для несчастной Эффи не оправдания, а всего лишь помилования.

Нам как читателям дано быть свидетелями того, что во времена Вальтера Скотта называлось поэтической справедливостью. Иначе говоря, драматическую ситуацию мы видим в объективно-правдивом изображении: если религиозный принцип, которого неотступно придерживается Джини Динс, действует безотказно, быстро и жестоко (после отказа Джини лжесвидетельствовать Эффи тут же — логично — выносится смертный приговор), то помилование обретается, в общем, силой случая, исключительно благодаря удачному стечению обстоятельств. Ведь своеобразное паломничество молодой шотландки в Лондон могло оборваться в любую минуту, какого-нибудь влиятельного лица, от которого зависело помилование, могло не оказаться на месте, или же (и скорее всего) к этому лицу оказался бы закрыт доступ, наконец, само помилование, как и предостерегали Джини доброжелатели, могло запоздать.

Хотя победа Джини Динс несомненно идеализирована, ничего иного в качестве вдохновляющего символа Вальтер Скотт своим читателям не предлагал. Верность местным традициям и лояльность в отношении центральной власти — именно это автору «Эдинбургской темницы» представлялось и желательным, и достижимым. По мысли Скотта, к осуществлению этого идеала (компромисса) стремится «душа Шотландии», ее народ в лице своих самых чистых представителей, таких, как Джини Динс, и тому же способствуют наиболее выдающиеся и влиятельные шотландцы, подобные герцогу Аргайлу.

На высшем сословном и государственном уровне герцог Аргайл осуществляет, в сущности, то же самое, чего по-своему удается достичь простой крестьянке. Своей непреклонностью (фактически бесчеловечной), рискуя жизнью сестры, Джини Динс удовлетворила требованиям самого сурового шотландского пуританизма — не посрамила веру предков, и она же добилась милосердия, обратившись к английским властям. Герцог Аргайл, как рассказывает Вальтер Скотт, выступал против крайностей шотландского местничества (он помог англичанам подавить восстание 1715 г.), и он же умел защитить интересы своих соотечественников перед английской короной.

Обратим внимание на следующий отрывок из романа: «Шотландия, его родина, находилась в это время в весьма опасном и неопределенном положении. Она была присоединена к Англии, но связующий цемент не успел достаточно затвердеть. Еще жили в памяти старые обиды; частые раздоры, являвшиеся результатом раздражительной подозрительности шотландцев и надменного снисхождения англичан, то и дело грозили уничтожить национальное единение, столь необходимое для безопасности обеих стран. Положение Шотландии ухудшалось еще и тем, что она была разделена на враждующие группы, яростно ненавидевшие друг друга и ждавшие лишь сигнала, чтобы броситься в бой.

В подобных обстоятельствах другой человек, обладая способностями и званием Аргайла, но не счастливой уравновешенностью его ума, ринулся бы в этот водоворот, с тем чтобы возвысить себя и направить его бешеные воды в своих личных целях. Но он выбрал более безопасный и более благородный путь.

Не принимая участия в мелких раздорах отдельных группировок и независимо от того, находился он в оппозиции или возглавлял партию, стоявшую у власти, герцог Аргайл всегда отстаивал те меры, которые сочетали справедливость с терпимостью…» (гл. XXXV, стр. 319-320).

Приукрашен ли в романе облик данного деятеля? На этот счет мы можем выслушать мнение одного проницательного свидетеля-современника. Этого свидетеля Вальтер Скотт не только знал, он его необычайно высоко ценил, однако на этот раз показаниями его не воспользовался, видимо, потому, что они не укладывались в его собственный замысел.

В романе герцог Аргайл с гордостью вопрошает: «… повинен ли я в каких-либо позорных сделках и проявлял ли когда-либо пристрастие к одной стороне? Покупал ли я голоса или выборные участки? Совершал ли бесчестные дела в своих личных целях или в интересах какой-либо партии?» (гл. XXXV, стр. 320-321). На подобные патетические вопросы, по логике Вальтера Скотта, должен следовать один, безусловно отрицательный, ответ. А тот самый свидетель, имя которого мы сейчас назовем, показывал иное: и повинен, и проявлял, и покупал, словом, совершал…