Доклад Юкио Мисимы императору - Ричард Аппигнанези

– В него вошел гохо-додзи. Этот юноша помогает профессору Хирате во время медиумических сеансов. Он обладает сверхъестественными способностями. Я встречалась с ним раньше. Его зовут Огава Сей, он студент университета Васеда, в котором преподает профессор Хирата.

Хотелось закрыть глаза. Убийственные звуки флейты сводили меня с ума. Казалось, еще немного, и я тоже начну биться в судорогах, как это делал медиум.

– А что это за «кусочки кожи», о которых говорил профессор? – спросил я Кейко.

– Профессор Хирата является ямабуси мистического культа Сугендо, во время сеансов он надевает на себя куски замши. Но на горе Онтакэ на кожу наложен строжайший запрет. Профессор Хирата согласился быть нашим проводником на священную гору Хагуро. Мы совершим это паломничество осенью. Профессор является главой ямабуси Хагуро.

Я много слышал о ямабуси, к числу которых принадлежал Хирата Ансо. Их еще называли «спящие в горах». Это был возникший в эпоху средневековья орден монахов-воинов, исповедовавших культ, в котором слились воедино синтоистский шаманизм и эзотерический буддизм. Хотя эти монахи не принадлежали к сословию самураев, они имели право носить меч и в эпоху феодализма служили наемниками. Ямабуси подвергались гонениям в конце сёгуната Токугавы, а затем в период правления Мэйдзи. Наш флейтист принадлежал к сословию современных колдунов, которые были сродни ясновидицам мико. Я слышал, что проводником ямабуси в их путешествиях в мир духов был демон деревьев, тенгу, получеловек-полуястреб, враг буддийских законов.

Музыка наконец оборвалась, и Хирата звучным, хорошо поставленным, как у актера театра Но, голосом спросил:

– Кто к нам явился?

Юноша, извиваясь и корчась под потоком воды, завопил в ответ что-то нечленораздельное. После нескольких жалких попыток связаться подобным образом с миром духов профессор Хирата вынужден был спасать своего медиума, который едва не захлебнулся. Посадив полуживого Огаву на берегу, профессор стал яростно бить его по спине и выкрикивать заклинания, которые должны были вывести медиума из глубокого транса.

Кейко тем временем удалилась в лес и вскоре вновь появилась из-за сосен совершенно нагая вопреки правилам приличий, действовавшим на горе Онтакэ. Она направилась прямиком к водопаду. Оставив медиума, профессор Хирата устремился за ней. Он присел на корточки на камнях, обратившись лицом к Кейко. На них низвергался мощный поток, разбивавшийся о камни чаши озера. Брызги воды образовывали искрящийся туман, переливавшийся всеми цветами радуги. Пальцы профессора начали складываться в знаки, обозначавшие девять священных слогов – рин-био-то-ша-дзин-нецу-цай-дзен-кья! Темп движения похожих на когти ястреба пальцев убыстрялся, они как будто гипнотизировали Кейко. Казалось, что она стала добычей хищной птицы.

Я приблизился к озеру, испытывая острое желание окунуться в его прозрачные чистые воды. Хирата оставил свою флейту на поросших лишайником валунах рядом с Огавой, который постепенно приходил в себя. Я взял тяжелый черный камень, на котором все еще поблескивали остатки слюны Хираты, и подул в отверстие. Однако флейта не издала ни звука.

Профессор Хирата размашистым жестом как будто нанес удар пальцами в живот Кейко и взревел: «Аум! Аум!» Это слово было альфой и омегой санскрита и заключало в себе вселенную. Кейко внезапно громко заговорила незнакомым мужским голосом:

– Из-за моря идут неупокоенные духи, но еще рано, еще не пришло время для встречи с ними…

Кейко осеклась. Вода вскипела вокруг ее бедер и окрасилась в розовато-лососевый цвет. Кейко двинулась к берегу, и я увидел, что у нее по ногам течет менструальная кровь. Она спешила покинуть священное озеро, чтобы не осквернить его.

– Еще не время, – разочарованно промолвил профессор Хирата, следуя за Кейко, и поморщился от отвращения, взглянув на струйку менструальной крови.

Мне показалось, что он обращается не к нам троим, а к более широкой аудитории. И вскоре из-за деревьев показались паломники в белых одеяниях. Их было очень много. По-видимому, они все это время прятались в лесу. Профессор Хирата и окончательно пришедший в себя Огава замахали руками и бросились к приближавшимся паломникам, пытаясь остановить их.

– Прочь! Прочь! – кричали они. – Разве вы не видите, что еще не время?

Не произнеся ни слова, паломники повернулись и исчезли из виду так же тихо и спокойно, как и появились. Огава принес из зарослей три кимоно и, когда Кейко взяла из его рук свою одежду, снова протянул ей букет лилий. Завязывая пояс на своем кимоно, профессор Хирата обернулся ко мне:

– Японцы по своей сути мессианский народ. Такова их судьба. И с этими словами он исчез в зарослях бамбука, растворился в них без следа, как истинный демон тенгу. Ястреб улетел.

Кейко с охапкой диких лилий в руках и испачканным кровью подолом кимоно была похожа на невесту.

– Я хотела бы сегодня же возложить эти цветы в Атами в память о Семерых, – сказала она. – Давайте отправимся туда прямо сейчас. Вы согласны?

«Семерыми» в народе называли генерала Тодзио и шестерых офицеров, которых союзники объявили военными преступниками и повесили. Семь деревянных табличек с их именами были тайно спрятаны за статую Будды в святилище на вершине Атами, которое стало своеобразным мемориалом и кенотафом.

– Отсюда довольно далеко до Атами, – ответил я. – Конечно, если бы я мог идти быстрей…

– Мы возьмем напрокат машину в Фукусиме.

Из-за дождя мы задержались в дороге и приехали в Атами слишком поздно. Это курортное местечко, находящееся в пятидесяти милях от Токио, славилось своими лечебными ваннами и куртизанками. Мы решили переночевать в гостинице «Урокойя», а утром совершить восхождение на вершину горы, где стояло святилище.

За летними грозами обычно следуют живописные закаты. Когда в Атами начался заход солнца и гряда облаков над темнеющим морем окрасилась в пурпурные, зеленые и оранжевые тона, мне стало вдруг не по себе. Показалось, что разноцветные облака похожи на человеческие внутренности, вывалившиеся из раны на небе. Когда я вышел из машины на усыпанную галькой дорожку перед гостиницей, мое беспокойство возросло. Галька была усыпана неисчислимым количеством красных стрекоз. Заметив мою растерянность, Кейко засмеялась.

– Вы ступаете так осторожно, словно исповедуете джайнизм и вам запрещено причинять вред живым существам, – сказала она.

– Я не вижу смысла в причинении вреда живым существам.

– И в то же время вы высоко цените воинскую доблесть?

– Самурай не проявляет неразумной жестокости. Мы направились к гостинице.

– А вы знаете, – спросил я, – что один из самых великих мастеров игры в го, Сусаи, умер здесь в 1940 году?

– Я и не знала, что вы играете в го.

– Да, я одно время играл в го со своим дедушкой, но он умер через два года после смерти мастера Сусаи.