Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи еесостояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, бричкии повозки. С ней ехали m-lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня,три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.

Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, ипотому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк,Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей,очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, дажеопасен.

Во время этого трудного путешествия m-lle Bourienne, Десальи прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Онапозже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановитьее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концувторой недели они подъезжали к Ярославлю.

В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марьяиспытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, неволновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частьюее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марьяубедилась, — хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого,— убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнеесвое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был сРостовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случаевыздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могливозобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И,несмотря на то, его отношения к ней — осторожные, нежные и любовные — не тольконе изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним икняжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу-любовь, какиногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый ипоследний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива,спокойна в этом отношении.

Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ейво всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие водном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувствук брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, чтопровожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что онанепременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, закоторые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от еегоря и придали ей силы.

Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марьядумала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но,подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и ужене через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайнихпределов.

Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, гдестоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставыбольшую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны,которое высунулось ему из окна.

— Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади,в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, — сказал гайдук.

Княжна Марья испуганно-вопросительно смотрела на его лицо,не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главныйвопрос: что брат? M-lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.

— Что князь? — спросила она.

— Их сиятельство с ними в том же доме стоят.

«Стало быть, он жив», — подумала княжна и тихо спросила: чтоон?

— Люди сказывали, все в том же положении.

Что значило «все в том же положении», княжна не сталаспрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку,сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала еедо тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановиласьгде-то. Загремели откидываемые подножки.

Отворились дверцы. Слева была вода — река большая, справабыло крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая-то румяная, с большойчерной косой, девушка, которая неприятно-притворно улыбалась, как показалоськняжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаясядевушка сказала: — Сюда, сюда! — и княжна очутилась в передней перед старойженщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шлаей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.

— Mon enfant! — проговорила она, — je vous aime et vousconnais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно. ]

Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что этобыла графиня и что надо было ей сказать что-нибудь. Она, сама не зная как,проговорила какие-то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором былите, которые ей говорили, и спросила: что он?

— Доктор говорит, что нет опасности, — сказала графиня, но вто время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этомжесте было выражение, противоречащее ее словам.

— Где он? Можно его видеть, можно? — спросила княжна.

— Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? — сказалаона, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. — Мы все поместимся, домбольшой. О, какой прелестный мальчик!

Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m-lleBourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуякняжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний развидела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь онказался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестаннооглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. Послеразорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерялсознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.

Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотряна одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту,когда ей одного хочется — увидать его, — ее занимают и притворно хвалят ееплемянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствоваланеобходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который онавступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовалана них.

— Это моя племянница, — сказал граф, представляя Соню, — выне знаете ее, княжна?