Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей - Фридрих Ницше

958

Я пишу для человеческого рода, какого ещё нет на свете: для «хозяев Земли».

Религии как утешения, как отвлечение — опасны: человек полагает, что теперь ему дозволено отдохнуть.

В «Феаге»{455} Платона написано: «каждый из нас хочет по возможности стать господином над всеми людьми, а ещё лучше над богом». Надо, чтобы это воззрение вернулось.

Англичане, американцы и русские.

959

Чащобная порода из семейства «человек» неизменно появляется там, где дольше всего идёт борьба за власть. Великие люди.

Чащобные звери — римляне.

960

Отныне повсюду станут возникать благоприятные условия для всё более поместительных властных образований, зон господства, подобных которым ещё не было на свете. И это ещё не самое главное; теперь стало возможным возникновение международных племенных союзов{456}, которые поставили бы себе задачу по выведению господствующей расы, будущих «хозяев Земли»; это новая, неимоверная, построенная на жесточайшем само-законодательстве аристократия, в которой воле философов насилия и тиранов-художников будет дана закалка на тысячелетия: высший вид человеческого рода, который, благодаря своему превосходству в воле и знании, богатстве и влиятельности, воспользуется демократической Европой как своим послушным и динамичным инструментом, чтобы взять судьбы Земли в свои руки, чтобы над самим созданием «человек» поработать как художник над произведением искусства. Довольно, наступает время, когда придётся заново учиться политике.

961

Мой прицел ищет те точки истории, в которых возникают великие люди. Значение долговременных деспотических моралей: они натягивают тетиву — если не ломают лук.

962

Великий человек, человек, которого природа изобрела и воплотила с размахом, — что это такое? Первое: во всём своём действовании он руководствуется долговременной логикой, которая — именно ввиду её протяжённости — трудно обозрима и следовательно может вводить в заблуждение; это способность простирать свою волю над большими пространствами собственной жизни, дабы всякими мелочами пренебрегать, отбрасывать их, даже если есть среди них самые прекрасные, самые «божественные» вещи на свете. Второе: великий человек холоднее, жёстче, безоглядней и не боится «мнений»; он лишён добродетелей, связанных с «уважением», и безразличен к уважению других, он вообще лишён всего, что относится к «добродетелям стада». Если он не может «вести», значит, идёт в одиночку; и при этом, случается, кое-что из того, что попадается ему на пути, одним голосом своим сметает прочь. Третье: ему не нужны «участливые» сердца, а только слуги, инструменты; в общении с людьми он всегда стремится нечто из них сделать. Он держит себя необщительно: проявления «свойскости» со своей стороны считает дурным вкусом; и обычно он совсем не тот, за кого его принимают. Когда он говорит не с самим собой, на нём всегда его маска. Он предпочитает лгать, нежели говорить правду: последнее стоит больше ума и воли. В нём есть некое одиночество — как недосягаемость для чужой хвалы и хулы, как собственная подсудность, не знающая над собой высших инстанций.

963

Великий человек по необходимости скептик (что вовсе не означает, что он таковым должен выглядеть), при условии, что величие — это хотеть чего-то великого и искать к тому средств. Свобода от любого рода убеждений — одна из сильных сторон его воли. Это свойственно тому «просвещённому деспотизму», который источает всякая сильная страсть. Таковая всегда ставит интеллект себе на службу, у неё хватает духу прибегать и к неправедным средствам; она действует безоглядно; она позволяет себе иметь убеждения, она сама даже нуждается в них, но никогда не становится их рабыней. Потребность в вере, в чём-то безусловном по части «да» и «нет» есть верный признак слабости. Человек веры, верующий — с необходимостью человек низшего вида. Отсюда вытекает, что «свобода духа», то есть неверие как инстинкт, — необходимая предпосылка величия.

964

Великий человек чувствует свою власть над народом, своё временное совпадение с народом или тысячелетием: эта усугублённая великость в ощущении себя как causa и voluntas[241]превратно понимается как «альтруизм»:

— Его «распирает» в стремлении к средствам сообщения: все великие люди необычайно изобретательны в подобных средствах. Они хотят внедрить свой образ в большие людские сообщества, хотят придать единую форму всему разнородному и неупорядоченному, вид хаоса раздражает их.

— Превратное понимание любви. Есть любовь рабская, покорная до самоотречения, готовая идеализировать и обманываться; и есть любовь божественная, которая и презирает, и любит, и преображает любимое, возносит его.

Необходимо добыть эту неимоверную энергию величия, дабы путём взращивания, а, с другой стороны, путём уничтожения миллионов неудачников, воплотить человека будущего и не погибнуть в той пучине страдания, которое будет причинено и равного которому ещё не было на свете!

965

Революция, это смятение и беда народов, по моему наблюдению есть меньшая величина в сравнении с бедой, подстерегающей великих одиночек в их развитии. Не стоит на этот счёт обманываться: мелкие беды всех этих маленьких людей не слагаются в сумму — кроме как в чувствах людей могучих.

Думать о себе в момент большой опасности: извлекать свою пользу из невыгод многих — при очень высоком градусе отклонения от нормы это может быть признак великого характера, который со своими сострадательными и справедливыми ощущениями совладал.

966

Человек, в отличие от животного, взрастил в себе множество противоположных влечений и импульсов: в силу этого синтеза он и стал хозяином Земли. Морали — это выражения локально ограниченных иерархий в этом многообразном мире влечений, дабы человек не погиб от непримиримости их противоречий. То есть одно влечение оказывается как бы господином, а его противоположность ослабляется, утончается, превращается в импульс, который задаёт раздражители для деятельности главного влечения.

Величайший человек должен бы располагать и величайшим многообразием влечений, и при этом в относительно наивысшей их силе, какую только можно выдержать. И в самом деле: там, где это растение «человек» явлено сильными экземплярами, обнаруживается совокупность могучих и противоположно направленных инстинктов (например, Шекспир), но в связанном, укрощённом виде.

967

Нет ли оснований всех великих людей причислить к злым? В отдельных случаях это не всегда можно вскрыть. Зачастую у них имелись возможности устраивать мастерский маскарад, присваивая себе ухватки и обличья великих добродетелей. Зачастую они почитали добродетели всерьёз и с истовой суровостью к себе, но из жестокости — она нередко выглядит чем-то иным, особенно издали. Некоторые сами себя понимали неверно; иной раз величие задачи требует и великих качеств, например, справедливости. Существенно вот что: у величайших людей, возможно, велики и добродетели, но как раз поэтому велики и их противоположности. Полагаю, что как раз из наличия противоречий, а так же из их чувствования, великий человек — этот лук огромного натяжения — и возникает.