Стальной волосок - Владислав Крапивин

Ваня рывком развернул ее на паркете.

— Вот!.. Ой…

Тот же обугленный след от «дробины» чернел и здесь. На том же месте, на южной оконечности Бас — Тера.

— Понятно, — хмыкнул Дед. — Игра еще в одну тайну? На прощанье?

Ваня, сидя на полу, вытащил из нагрудного кармана телефон.

— Андрей! Федя и Никель у тебя? Вот хорошо! А ваши карты? Я помню, они лежали на твоей полке! Посмотри!.. Посмотри, нет ли на них такой же пробоины, как на карте Квакера?.. Да, жду… — И стал ждать, глядя мимо деда. И дождался. — Есть?! Ну и ну… Да я ничего не знаю!.. Ладно, завтра поговорим!..

И еще:

— Лика!.. Помнишь дырку в карте Квакера? На твоей есть такая?.. Что? Я так и знал!.. Сам не понимаю! Завтра!..

Константин Матвеевич смотрел на Ваню без прежней сердитости. Даже с оживлением.

— Остальной вашей братии можешь не звонить, ясно и так…

— Мы отметили вулкан Матуба на карте Квакера, — сумрачно объяснил Ваня. — Другие карты не трогал никто. Ни наши, ни твою…

— Удачно придумано, мистика всегда щекочет нервы. Кстати, неплохой эпилог к истории про «Артемиду»…

— Граф… — сказал Ваня.

— Что? — усмехнулся дед.

— Граф… Была еще одна копия карты. Твоя. Ты сразу спрятал ее в сейф. И шифр сейфа знаешь только ты…

Константин Матвеевич посидел, подавшись вперед и тиская подбородок. Смотрел куда — то перед собой. Словно решал: поддаваться ли игре? Потом схватил со стола мобильник.

— Марго! Давай ко мне, очень срочное дело!..

Тут и пешком — то было до главного корпуса десять минут. Но дед решил, что на колесах быстрее. Жгла нетерпением каждая минута.

И Ваню жгла. Хотя в общем — то он уже знал…

И вот академическая прохлада лестниц и коридоров. И Пушкины, Пушкины со стен… И удивленный взгляд секретарши Танечки в прихожей кабинета…

Палец деда, тыкаясь в отверстия, рывками завертел черный диск. Сейф запищал. Пудовая дверца отошла. Дед с размаха раскрутил на столе бумажную трубу.

— Великие силы…

— Ну? — с сумрачным торжеством сказал Ваня.

Дед посмотрел на него через плечо.

— Это разнесет вдребезги множество аксиом… Впрочем, все равно никто не поверит…

— А ты? — сказал Ваня.

Профессор Евграфов сел на стул, вытянул ноги и пошевелил обшарпанными туфлями, которые любил. И, глядя на эти туфли, проговорил:

— Несокрушимый ВИП…

И здесь Ваня понял, что наступил единственный момент. Тот, который ни за что нельзя упустить. Тот, в котором — надежда.

Ваня встал перед дедом прямо. Даже навытяжку. Стиснул пальцы, скомкал ими на бедрах тонкую ткань обветшавшей летней одежонки. В пальцы попал репейный шарик, прицепившийся к нижней кромке на шортах. Рассыпался в труху…

— Граф… у меня к тебе разговор…

— Да? — сказал профессор с усталым интересом. — Какой?

— Такой… литературный…

— Да? Это как понять?

— Ну… так. Чеховский… — Ваня облизнул пересохшие губы. — Помнишь, я рассказывал про утренник… где читал рассказ о Ваньке?

Дед молчал. И смотрел неотрывно.

— Милый дедушка… — с трудом сказал Ваня, глядя на пуговки его рубашки. И повторил громче. Со звоном даже: — Милый дедушка Константин Макарыч… То есть Матвеич… То есть… ну, все равно… Пожалуйста… Сделай божецкую милость. Милый дедушка, не отправляй меня в Москву! Пожалуйста, пожалуйста!.. — В голосе его прорезалось отчаянье, которое, наверно, было у Гриши Булатова, когда он умолял капитана Гарцунова не отдавать в приют Павлушку. — Христом Богом тебя молю, не отправляй… Я… — Ваня криво улыбнулся, не зная, что еще сказать, и опять вспомнил Ваньку: — Я буду тебе табак тереть… А если не стану слушаться, дери меня, как Сидорову козу… — И понял вдруг, как нелепо сочетание этих книжных строк с его настоящей тоской. И всхлипнул, и прошептал: — Ну, не могу я без этого… без всего… что здесь…

Дед подался вперед, смотрел, смотрел и вдруг шепнул:

— Ну — ка подойди…

И Ваня шагнул. И дед взял его корявыми пальцами за голые локти, придвинул еще.

— Я не понимаю… Ваня… Это опять игра?

— Какая игра… — тихо ужаснулся Ваня.

— Тогда… По правде говоря, я… хотел чего — то такого. Только не надеялся… Нет, но это всерьез?

— Граф… — сказал Ваня. Прикусил губу и распахнул мокрые ресницы.

Тогда профессор Евграфов толчком встал. И начал превращаться в великана — головой под потолок. И смотрел уже с фантастической высоты — настоящий Могучий Граф, повелитель многих сил во вселенной, соратник великого ВИПа.

Ваня глядел на него не дыша, снизу вверх.

Всесильный дед опять взял телефон. И сказал, укрывая в мягкости интонации незыблемую решимость:

— Ларочка, радость моя… Сейчас ты съездишь с Марго в аэропорт и сдашь Ванин билет… Вот так и сдашь… Да, не полетит… Да нет, совсем не полетит, останется здесь… Что значит «на какой срок»? На какой захочет… Что значит «кто решил»? Он решил, я решил… Мы решили… Ларочка, с мамой его объяснишься сама. Она твоя дочь и должна слушаться родительницу… Умница…

Ваня не верил. То есть верил, но…

— Дед, а что она сказала? Тетя Лара…

Дед улыбнулся, спускаясь из — под облаков к Ване.

— Твоя бабушка иногда умеет быть лаконичной. В юности она учила испанский язык и сейчас ответила: «Муй бьен». Что означает также «олл райт» и «зер гут».

Да, все остальное — уже послесловия.

…А потом… Но все эти «потом» почти не касались мальчика Вани Повилики. Это было дело взрослых. «Ох, а как же со школьной формой?»… «А учебники?»… «А документы?»…

«Но Лара… Ты слетаешь в Москву и все там выяснишь, все привезешь. Ты ведь давно хотела побывать в столице»…

«А если здесь в школе другая программа?»…

«Ну, не в Австралии же он оказался!»…

«Я сойду с ума… Имей в виду, если ты не будешь учить уроки и слушаться…»…

«Тетечка Ларочка, я буду!.. Я тебя люблю!.. И не забудь привезти мой тепловозик с рельсами»…

Вся эта суета была не главной. Даже разговор с мамой оказался не таким трудным, как опасался Ваня.

«Я понимаю… Наверно, я в чем — то виновата перед тобой…»

«Да никто ни в чем не виноват! Все хорошо!»

Главная задача была — не расплескать то большущее счастье, которое Ваня носил перед собой, как живую воду в широком блюде. Блюдо похоже было на бронзовый таз для плова (только с запаянными дырками), который подарили Герману Ильичу…