История с географией - Евгения Александровна Масальская-Сурина

три тысячи шестьсот рублей, мы же их продали за сто восемьдесят тысяч, потому что он рассчитывал эту землю в округу продать по сто одиннадцать рублей за десятину, мы же продали по сто одному рублю, потому что в числе этой земли он просмотрел восемьдесят десятин спорной, но и самой ценной земли, за которую мы и не могли взыскать обычную цену, а должны были идти на уступки. Он принял пятьсот две десятины старообрядческой земли за четыреста десять десятин и сфантазировал (без всякого основания) получить за четыреста десять десятин правительственный выкуп в семнадцать тысяч, мы же получили менее десяти тысяч; он рассчитывал получить за Сикеринку две с половиной тысячи; мы же ничего не получили, [так] как в безнадежном захвате уже десятки лет у крестьян.

Он рассчитывал выиграть на разнице курса при погашении двух с половиной тысячи рублей, мы же не погашали, а переводили ссуду на покупаемую землю. Таким образом та разница в приходе, которая получилась у нас, была вызвана не нашими ошибками, а исключительно ошибочными расчетами Берновича.

Что же касается расходов, Бернович широко рассчитывал их в двести тысяч девятьсот рублей на один год. Наши расходы за три года с хвостом еще на пять лет (когда получились, наконец, выкупные и деньги по закладным), равнялись всего тем же двумстам тысячам, причем нельзя было забывать, какой расход у нас выпал на жалобы, поездки, судебные пошлины, расходы на поверенных, отступные и пр., потому что мы отбивали чуть ли не половину имения судом! Сколько пришлось уступить земли крестьянам, потерявшим свои задатки у Судомира! Уступать по цене значительно ниже ее стоимости, и все-таки мы с Витей, с помощью одного лишь честного и преданного Горошко, сумели выскочить из той страшной беды, которая нам грозила в Щаврах!

Была ли у нас потеря? Определить это трудно. Рассчитывая канцелярски, высчитывая расход из прихода или наоборот, потеря была около четырех тысяч. Я ее высчитала, эту потерю, чтобы проверить свою совесть по отношению к Берновичу. Имели ли мы право отказать ему в наградных, когда он так подвел нас и, возможно, продолжая свою политику с покупателями, совсем бы разорил нас, нисколько этого не желая, потому что все же это был порядочный человек, но вовсе не приспособленный к комиссионерской деятельности. Несомненно, что, если бы при ликвидации Щавров мы получили бы заработок, мы поделились бы им с Берновичем и после разрыва. Но заработка этого не было и, главное, совсем не могло быть, не потому только, что вместо двух тысяч пятисот десятин мы получили две тысячи сто семьдесят пять десятин, а, что гораздо хуже, что эта земля наполовину оказалась чужой или запроданной, или спорной, под судом, выкупной и пр. И потому что самые ценные участки, на стоимости которых Бернович строил свои воздушные замки, эти участки земли в центре и Батурах, собственно и оказались в нетях!

Словом, такой чудовищный обман никак не мог бы сойти нам даром! Мы бы и запутались, и разорились, погибли бы, если бы не чудесная выручка Сарн!

Возвращаясь мысленно к началу сарновского дела, приходится невольно задуматься, вспоминая: как совершенно случайно услышанный разговор в вагоне послужил причиной покупки Сарн, вопреки рассудку и здравому смыслу. Как совершенно случайно самые неожиданные обстоятельства помогли нам достичь намеченную цель. Никто не верил в успех дела, не только озабоченные за нас наши близкие, но и самые опытные комиссионеры. Не случайно ли все это? А письмо Оленьки от двадцать девятого августа 1910 года?

А как легко тогда, радостно мы с Витей переживали такие препятствия, как «еще двадцать пять тысяч!» и многие, многие другие! Не были же мы о двух головах, и, достаточно проученные Щаврами, не могли же мы «легко» относиться к тому, что при неудаче разорило бы далеко не нас одних! И возвращалась я невольно к изречению Толстого: «Мы шли, куда надо было!» Нам был дан смысл жизни, задача, которая удовлетворяла не один наш небольшой круг родных. А вот так ли мы поступили, согласившись продать Сарны? Мы испугались данной задачи и свернули с дороги в сторону! Если так надо было, тогда бы не было этой «боли, стеснения и духовного страданья!»

Жизнь тогда складывалась для нас слишком хорошо материально, спокойно, красиво. Исполнялось самое заветное желание: устроиться жить в Петербурге с семьей своей. Мы имели возможность принимать и помогать нашим друзьям и родным. Витя еще раз съездил в Лондон и Париж, а Пасху встретил в Бари, где был заинтересован поручением закладки русского странноприимного дома для паломников. Летом мы ездили искать себе имение и остановились на Глубоком. Но на счастье ли?

IV. Глубокое[313] (психологическое исследование)

Посвящается Диме, моему пасынку

Глава 43. Сарата

Я совсем мало знала Диму, сына моего мужа, хотя познакомилась с ним, когда он лежал еще в колыбели, крохотный и чахлый. Мы с моей подругой Эллой познакомились с родителями Димы однажды ноябрьским днем (это было в конце прошлого века). Они жили в скромном доме в Сарате, немецкой колонии на юге России. Мы с Эллой были членами частного общества по оказанию помощи жертвам небывалого неурожая после засухи, постигшей земли на юге России, и приехали туда на работу, чтобы организовывать полевые кухни, ясли для детей и подручную работу для женщин и т. д.

Алина и Виктор, родители малыша, которому едва исполнилось три месяца, приняли нас как близких друзей. Мы оценили их теплый прием, наездившись по ужасной зимней погоде и непроезжим дорогам.

Виктор служил в Сарате и оказывал нам неоценимую помощь. Алина в скором времени близко сошлась с Эллой. Элла считала, что Алина несчастная одинокая женщина. И правда, их семья была не очень дружной. Они оба были людьми честными и порядочными, но не подходили друг другу по характеру, и это, конечно же, влияло на их отношения.

Страстный мужчина, Виктор очень рано женился, но не получил той любви, которой желал, так как Алина часто повторяла, что вышла за него замуж с досады, не составив блестящей партии. Бедная Алина забыла, что когда ее постигла неудача в личной жизни, Виктор, едва с ней знакомый, из рыцарских побуждений, увез ее и взял в жены, чтобы компенсировать оскорбление, нанесенное самолюбию уязвленной женщины. Все произошло за две недели, и даже семья ничего не знала и была сильно удручена этим. По окончании военной школы Виктора ждала карьера военного, но он не