Маргарет Тэтчер - Жан Луи Тьерио

В октябре 1990 года Маргарет одержала свою последнюю триумфальную победу на съезде Консервативной партии в Борнемуте. Рядовые консерваторы встретили ее с воодушевлением. Работяги из окружных избирательных комиссий, помощники и помощницы политиков, расклейщики плакатов, женщины, клеившие конверты, и разносчики листовок устроили ей продолжительную овацию. Обстановка вообще была «перегретой». Все думали, что выборы обязательно состоятся либо в 1991 году, либо, самое позднее, в 1992-м. И всем было известно, что борьба предстоит нешуточная, что дело может дойти до рукопашной. Запах пороха «вдохнул жизнь в старое войско». Одному журналисту, спросившему у Маргарет, когда она уйдет в отставку, она ответила: «Я об этом даже не думаю». Поднявшись на трибуну, она воспламенила зал зажигательной речью: «Этот год, год 1990-й — лучший из всех, ибо тирания рухнула и свобода восторжествовала в Европе!» Маргарет никогда не бывала такой доброй и довольной, как в те минуты, когда слышался грохот сапог. Саддам Хусейн только что захватил Кувейт. Британские войска погрузились на корабли и направились в Персидский залив. Так что теперь она могла, не рискуя сфальшивить, вновь заговорить с интонациями Черчилля, которые ей так подходили: «Диктаторов можно устрашить, их нельзя умиротворить». Во имя национального суверенитета она с яростью обрушилась на идею введения единой европейской валюты, которая «поставит Великобританию под строгий надзор Делора». Она даже могла позволить себе сказать несколько добрых слов о Нейле Кинноке, «премьер-министре в ожидании поста», который навел ее на мысль о людях, стоящих в очереди за жалованьем. Зал так и покатился со смеху. Когда Маргарет закончила речь, началась овация стоя. Ронни Миллер вспоминает, что «пол ходил ходуном, трибуна сотрясалась». В течение более получаса воодушевленные, восторженные делегаты съезда размахивали табличками, на которых можно было прочесть: «Еще десять лет». Это был апофеоз славы, Маргарет была вполне удовлетворена. Ей даже в голову не могло прийти, что всего лишь месяц спустя она уже не будет премьер-министром. Она думала, что для нее это — новый старт. На самом же деле это была лебединая песня.

Началом «обратного отсчета» стала отставка Джеффри Хау 31 октября. Вскоре собак должны были спустить и на Маргарет, и они уже не выпустят ее из поля зрения вплоть до сигнала к расправе, данного 22 ноября. Решение уйти в отставку, принятое последним из тех, кто входил в состав правительства 1979 года и оставался членом правительства Маргарет, основывалось на сложной совокупности многих причин, глубинных и формальных. Джеффри Хау так и не смог простить обиду, испытанную им в 1989 году, когда Маргарет так грубо освободила его от должности министра иностранных дел. Он ведь преданно служил ей, не совершая недостойных поступков, он ни в чем не провинился. Она же без всяких церемоний отправила его возглавлять ведомство по поддержанию связей с палатой общин. Повышением по службе это назвать было невозможно. Кроме того, она все чаще и чаще адресовала ему грубые окрики, в особенности по поводу отношений с Европой. Да, между ними возникали разногласия, но между отсутствием согласия и тем, чтобы называть его на заседании кабинета министров «идиотом, находящимся на жалованье у иностранцев», — огромная разница. Вудро Уайет, убежденный сторонник Маргарет, пишет в дневнике: «Я не знаю, что меня шокировало больше: те личные оскорбления, которыми она его осыпала, или та покорность, с которой он их воспринимал». Но, не в обиду будет сказано Маргарет Тэтчер, Джеффри Хау был джентльменом. Он не хотел устраивать скандалы, не хотел лишней шумихи. Он помнил те битвы, в которых они вместе одерживали победы, когда он был канцлером Казначейства. Он согласился принять наказание. Но для Маргарет этого было недостаточно. Она пишет в мемуарах: «Пропасть между мной и Джеффри объяснялась в большей степени личной неприязнью, чем политическими разногласиями <…>. Он никогда не проявлял особо пылкого интереса к своим функциям министра, которому поручено поддерживать связь с палатой общин. Он после этого назначения стал „силой обструкции“ в кабинете и источником раскола в стране». Возможно, так оно и было, возможно. Во всяком случае, Маргарет, как никогда много возомнившая о себе, буквально испытывала удовольствие, публично унижая его. В ходе интервью на телевидении 28 октября Джеффри Хау заявил, что Великобритания в принципе не против единой европейской валюты. Это было мнение Джеффри, но не мнение Маргарет, которая как раз в тот момент боролась на саммите в Риме за то, чтобы ее опасения насчет единой валюты были признаны обоснованными. Маргарет была в ярости. Когда на заседании правительства ей стали задавать по сему поводу вопросы, она отпустила довольно язвительную шутку, прозвучавшую как пощечина: «Джеффри Хау — слишком крупная, значительная персона, чтобы нуждаться в подсказках такого карлика, как Нейл Киннок». Она продолжала настаивать на своем: «Это правительство доверяет фунту стерлингов, верит в него. Я отвергаю концепцию федералистской Европы, которую так яростно защищает Жак Делор, ибо в этой Европе Европарламент станет палатой депутатов от стран Сообщества, Еврокомиссия — исполнительным органом, а Совет министров — сенатом. Всему этому я трижды говорю „нет“». Вот это была публично данная пощечина! В более неофициальной обстановке, на собрании членов кабинета в среду, она с невероятной горячностью и резкостью нападет на Джеффри по поводу задержек в разработке некоторых законопроектов. Это действительно было уже слишком. Чаша переполнилась. Джеффри хранил молчание. Он решил уйти.

В 17 часов 50 минут Джеффри Хау был в кабинете Маргарет на Даунинг-стрит, 10, чтобы вручить ей свое прошение об отставке. В прошении было менее тысячи слов, и его главная идея заключалась в следующем: «Мы должны остаться внутри Европы». Новость тотчас же была предана огласке. Джеффри воспользовался этим, чтобы объявить, что в следующий вторник он объяснит в палате общин причину своего ухода. «Таймс» вышла под шапкой «Она их всех уничтожила». Было ясно, что корабль дал течь. В кулуарах Уайтхолла каждый задавался вопросом: не поднимется ли с одной из скамеек Вестминстера некий «цареубийца»? Одно имя повторялось повсюду: Майкл Хезлтайн. Он в свое время не смог вытерпеть, чтобы с ним обращались как с тряпичной куклой-марионеткой в «Деле Уэстланда». У него был достаточно серьезный опыт работы, и он относился к тем «плотоядным», которых запах власти возбуждает, как хищников — вид крови. Однако Хезлтайн колебался. Он напишет в книге «Жизнь в джунглях»: «В моем ружье был всего один патрон». Метафора просто великолепна! Понятно, что он собирался вступить в бой только при полной уверенности в том, что попадет в цель.

Маргарет была в курсе того, какие слухи ходили в палате общин. Ей бросили перчатку. Она ее подняла. Но она хотела опередить предателей и потому решила ускорить ход событий. Вместе со своим парламентским секретарем и Кранли Уанслоу, председателем «Комитета 1922 года», она назначила выборы на 20 ноября и определила крайнюю дату выдвижения кандидатур: 15 ноября. Маргарет надеялась, что у Майкла Хезлтайна не хватит времени на ведение избирательной кампании и он откажется от выдвижения своей кандидатуры, не будучи уверенным в победе. Сама же она 20 ноября должна была быть в Париже, на саммите глав правительств. Она настолько верила в свою звезду, что у нее даже притупилась обычная склонность к суевериям.