Ничья земля. Книга 2 - Ян Валетов

Третий – лоб лет двадцати пяти. Приоткрытый рот, стеклянные глаза, висящая нить слюны изо рта. Прилипшая к бровям косая редкая челка, перехваченная напополам ремнем для крепления головы.

Вот, значит, как…

Сергеев ухмыльнулся и, замедлив движение, замер как раз напротив великовозрастного пациента и медленно поднял обрез, целя парню в голову. Глаза у того наполнились ужасом и успели приобрести вполне осмысленное выражение за те доли секунды, пока ствол поднимался вверх.

– А ну-ка встал, артист! – приказал Умка голосом, от которого в комнате стало холоднее. – Встал с кресла, сделал два шага влево и на колени. Только дернись, и я тебе мозги вышибу!

Парень спорить не стал, а медленно выскользнул из-под незатянутых ремней, осторожно, чтобы не злить Сергеева, шагнул влево и аккуратненько стал на колени, заложив руки за затылок, хотя об этом его никто не просил.

Вадим от дверей бросил взгляд на пленного, и взгляд этот ничего хорошего не предвещал.

Сергеев обошел парня сзади, вытянул вперед руку с обрезом и, почти прикоснувшись стволом к уху пленника, спустил курок. Жалко, конечно, картечного заряда, но ничего другого в распоряжении не было, а тем, кто не верит в эффективность оглушительного выстрела над ухом перед проведением экспресс-допроса, настоятельно рекомендовано попробовать.

Обрез рявкнул так, что парень повалился на бок, как жестяная мишень в тире, визжа в ультразвуковом диапазоне. Из травмированного уха потекла кровь, и он, зажав ладонью ушную раковину, запричитал и затряс головой, словно вытряхивая из нее воду.

Умка сунул ему ствол под нос и, для убедительности, задрал дульным срезом ноздри.

– Ты кого обхитрить думал, крыса! – заорал он так, чтобы пленный наверняка его расслышал, несмотря на частичную глухоту. – Кто ты такой? Что здесь делаешь?

– Я техник! Техник! – провизжал парень в ответ. – Я просто техник! Я ничего не делаю, только кручу записи! Не убивайте! Не надо!

Глаза у него были белые от страха, и его можно было понять: разрыв барабанной перепонки вызвал сильнейший болевой шок и деморализовал психику, а воткнутые в нос стволы воняли сожженным порохом и близкой смертью.

«Сейчас обделается!» – подумал Сергеев, и парень тут же опростался с треском порванного барабана.

Он орал и гадил одновременно, наполняя воздух невообразимой вонью. Умке приходилось неоднократно нюхать подобное. Так пах чужой страх. Животный страх. Человека после такой реакции можно было не ломать, он был уже сломан практически полностью и навсегда. Можно было с уверенностью сказать, что при любом нажиме он не окажет никакого сопротивления.

На все про все у Сергеева ушло полминуты. Не запачкав руки, говаривал Леонид Сергеевич, читавший у них технику допроса, можете рассчитывать только на признания в любви школьниц младшего возраста. Во всех остальных случаях белые перчатки придется снять и надеть резиновые, а еще лучше добавить к ним клеенчатый фартук. Если вы сумеете с первого взгляда еще и угадать психотип объекта, а значит, определить самый эффективный метод воздействия – успех придет за несколько минут.

Великовозрастный лоб, попытавшийся притвориться одним из деток Капища, был сообразителен, но, как всякий грамотный технарь, считал окружающих глупее. Такие люди любят себя и боятся насилия и боли. Клиент созрел и был готов к пению соло – грешно не выслушать.

– Сколько людей в школе? – спросил Сергеев, не снижая тона. Он демонстративно переломил обрез, и эжектор выбросил стреляную гильзу со звуком пробки, вылетевшей из бутылки.

– Материала тридцать человек, готовых объектов пять пятерок, две пятерки бракованные…

– Что значит бракованные?

На лестнице защелкал «галил» и заплевал короткими очередями АК Мотла.

«Значит, пошли, – пронеслось в голове у Умки. – Дай бог, продержатся… Вот только – сколько продержатся?»

– Б-б-б-б-брак? Нарушение финализации программы. Программный сбой. Это когда на матрицу ничего более не пропишешь, только деструктор самый примитивный…

– Их что – в расход?

– Нет, нет… Их в Зону. Чего добру зря пропадать? – протараторил парень, захлебываясь от рвения. – Их прописывают по-быстрому, и пусть идут дело делать…

– Какое нах… дело? – прошипел Умка, вогнав новый заряд в ствол.

– Они в Зоне ищут поселения аборигенов, внедряются, и там деструктор срабатывает. Их задача – инициировать себе подобных, а остальных – уничтожать. А в расход – только криво прописанных, так их можно и не стрелять, они сами дохнут за неделю. Им инъекции делают, но это чтобы не возиться. Они же ни жрать, ни пить не умеют, и ходят под себя – у них вся информация затирается в нули, а новую прописать некуда.

На лестнице рванула граната. Бухнул подствольник АК, и снова стены тряхнуло от близкого разрыва.

– Сколько персонала в школе?

– Тех-технического? – заикнулся пленный и снова затряс головой. Из-под его ладони, зажимающей ухо, густо текла темная кровь, из-под зада – вонючая жижа.

– Давай всех!

– Техников – двенадцать человек. Четверо химиков, трое спецов по внушению, остальные операторы систем, такие как я…

– Охрана?

– Я точно не знаю. Тридцать человек… Может, больше… Я ж их не знаю всех, они ж посменно меняются…

– Где казармы?

– Что?

– Где они спят? Охрана где спит?

– Где-то на первом… Я там не был.

Значит, база на первом этаже. Сверху могут посыпаться только единицы, основной удар надо держать снизу. Очевидное и правильное решение – расположить охранную роту на первом этаже – сейчас играло нападавшим на руку. Скорее всего, охранников хорошо потрепало взрывом, и перегруппироваться у них не было времени.

– Администрация?

– Не знаю точно…

Ствол обреза ткнулся ему в рот, рассекая губы.

– Сколько?! – проорал Сергеев. – Кого знаешь? Говори!

– А-а-а-а-а-а! – зарыдал пленник, плюясь слюной и кровью. – Шесть! Я больше не знаю! Шестеро! Директор! Два завуча по направлениям! И трое учителей по дисциплинам! Они с полуфабрикатом работают! Навыки закрепляют! Я, клянусь, ничего не знаю… Больше ничего! Не убивайте!

– Где новенькие? – спросил Умка уже тише.

– Кто?

– Где те, кого привезли в последнюю неделю? Ты мне дурака не валяй!

– Они на первой химии, – прошепелявил техник. – Сначала обработка дней пять, потом после химии – первичный прожиг матрицы…

Он не говорил о людях, о детях, о подростках. Он говорил о технологии, процессе прожига матрицы. Так спокойно, будто речь шла не об операции на мозге, а о записи на «болванку» свеженьких МП-3 композиций. Не люди – материал. Тридцать штук материала. Отбраковка.