Огневой бой. Воевода из будущего - Юрий Корчевский

Наместник стоял бледный, как полотно. Я вернул нож в ножны. С удовольствием бы убил его, да нельзя. Люди вокруг. А вины за наместником пока нет. Меня же и обвинят в убийстве. Не пощадит тогда государь, даже доводы мои о мерзости Шклядина слушать не станет – самого на плаху отправит.

Потому пусть живет покуда. А я тем временем решил вызнать, кто в Москву от Шклядина доносы возит.

Чтобы никто из шклядинского окружения не прознал о моих намерениях, пустил слух, что в Москву собираюсь, а через неделю – выехал из Коломны. Только отъехал я недалеко, всего верст за десять.

Расположился вместе с тремя доверенными городскими дружинниками на окраине деревушки, мимо которой дорога на Москву проходила.

Я ждал, наблюдая за дорогой.

Мимо нас проезжали крестьянские повозки, купеческие обозы, шли пешие с котомками за плечами – все не то. Тот, кого мы ждали, должен быть конным и непременно один. В таком деле важна скорость и секретность.

Ждать долго не пришлось – не более полдня.

На дороге показался всадник. По одежде и не поймешь, кто он – мастеровой, мелкий купчик? Одет добротно, но как-то уж безлико. Надо бы проверить.

– Ну-ка, ребятки, остановите его!

Дружинники встали на дороге и перегородили ее своими конями.

– Эй, служивые, освобождайте дорогу! – закричал всадник.

Я подъехал сбоку:

– Кто такой, куда путь держишь?

Всадник посмотрел на меня и отвел взгляд. Но я успел увидеть, как в глазах его метнулся страх. Узнал небось меня.

– Ну-ка, хлопцы, обыщите его. Бумага при нем должна быть.

– Это по какому такому праву? – визгливо закричал неизвестный.

– Лазутчика ищем. По описанию на тебя похож, – объяснил я. – Ежели найдем чего – вздернем вон на том дереве!

– Нету у меня ничего, – загундосил он.

– Тогда и бояться тебе нечего. Ищите.

Дружинники стянули мужика с коня и шустро его обыскали.

– Нету у него писулек, воевода! – растерянно развел руками старший.

– Быть такого не может. Ну-ка, друг любезный, сними сапоги!

– Не буду, и ты мне не указ. Воинами своими командуй!

Однако воины слушать его не стали, повалили на землю и стянули сапоги. Старший сунул руку в голенище.

– Кажись, есть чего-то.

И вытащил на свет божий сложенный вчетверо лист.

Рванулся мужик, хотел выхватить бумагу, да воин сзади огрел его по голове плетью.

– Сиди, смерд!

Я взял пованивавшую портянками бумагу и развернул. «Доброго здоровьичка, любезный боярин. К тебе с нижайшим поклоном – родственник. Довожу сим, что интересное тебе лицо отбыл сегодня в Первопрестольную». Ни подписи, ни имен. Но кто нужно, поймет. Гладко бумага составлена. Сведения есть, а не прищучишь.

Я подступился к мужику. Он с нескрываемым страхом ждал своей участи.

– Лазутчик? – грозно нахмурил я брови.

– Что ты, что ты, воевода-батюшка! Какой из меня лазутчик? Истопник я в управе городской. Нешто ты меня ранее не видел? Петром меня звать.

Я всмотрелся в мужичка. Нет, лицо незнакомое. Может, и встречал когда, но не княжеское это дело – истопников, людей подлого сословия, в лицо знать.

– Отвечай немедля, куда письмо везешь?

– В Москву, к родне.

– Или признаешься, или повешу.

Дружинники многозначительно поглядели на березу по соседству.

– Ей-богу, в Москву! – юлил Петр.

– Ты думаешь, я поверю, что у истопника в управе может быть такой хороший верховой конь? Тягловая кляча тебе, может быть, и по плечу, но только не верховой конь. Он стоит больше, чем твое жалованье за год.

– От родни достался, барин.

– Тогда почему письмо в сапоге держишь?

– Куды же мне его прятать?

– Сам писал?

– Нет, неграмотный я. Писарь в управе помог. Я ему сальца шматок за то принес.

– Юлишь, смерд! Хлопцы, вешайте его!

А сам подмигнул дружинникам. Те живо перебросили веревку через сук, свободный конец привязали к седлу лошади, поволокли незадачливого мужика к дереву и накинули ему петлю на шею.

– Рятуйте, люди добрые! – завопил мужик. – Что же это делается! Без вины смертию лютой казнят!

– Хватит блажить! Или говоришь правду – кому и от кого письмо вез, или сейчас с жизнью расстанешься. Со мной шутки плохи!

– Все скажу, отец-воевода! Все, как на духу, только пощади!

– Сказывай, да поспешай!

– Петлю с шеи пусть снимут – боязно мне, барин.

Я махнул ратникам рукой. Те сняли петлю с шеи, и теперь она качалась перед лицом истопника. Пусть болтается, это впечатляет. Своего рода метод давления.

– Письмо то – в Москву, высокому боярину, – выпалил Петр, косясь на свисающую веревку.

– Имя!

– Если скажу, он сам меня повесит.

– А ты не сказывай ему ничего. Мне все поведаешь, и я тебя отпущу. Ты письмецо боярину тому передашь, думаю, он ответ напишет. Вот ту бумагу ты мне в Коломне и покажешь. Всех дел-то – дать мне почитать. Уж очень я любопытный. И сам цел будешь.

– Я согласный, – закивал мужик головой.

– Говори.

– Бумага та писана уж не знаю кем, только мне ее наместник наш Шклядин самолично отдал.

– Что, раньше разве не возил?

– Было дело, три раза. И коня он же дал – из своей конюшни, и рубль в награду.

– Жалко, что не тридцать сребренников, Иуда. Кому в Москве вручить надо?

– В дом князя боярина Телепнева велено снести. Токмо не ему, а старшему дружиннику Митрофану.

Петр отвел от лица веревочную петлю.

– Ну так что, воевода-батюшка? – с надеждой смотрел он на меня.

– Забирай письмо, вези в Москву. Обо мне – ни слова. Прознает князь или Шклядин – не сносить тебе головы. А когда вернешься – допрежь меня найди, покажешь ответ – и тогда можешь идти к Гавриле, наместнику.

– Понял, понял, боярин. Все исполню в точности, не сумлевайся.

Я отдал ему бумагу. Петр сунул ее в сапог, обулся.

– Так я могу ехать?

– Проваливай с глаз долой!

Обрадованный Петр вскочил на лошадь, тронул поводья и долго еще оглядывался, одновременно не веря своему избавлению от смерти и опасаясь стрелы в спину.

Все, ждать больше некого. Не будет наместник посылать второго гонца.

Чтобы не вызвать подозрения у Шклядина, пришлось ехать в Охлопково. Не мог же я появиться в Коломне сразу после отъезда – наместник почувствует неладное.