«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона: Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота - Елена Смилянская

До того как это письмо пришло в Пизу, граф покинул этот город, взяв с собой только одного офицера, чтобы оказаться в Петербурге до меня, не сообщив никому о своем плане. Еще за шесть часов до его отъезда ни сэр Джон Дик729, ни мистер Ратерфурд ничего не знали и узнали, когда он уже отъезжал. На следующий день после его отъезда я получил большой пакет с тремя печатями. Главная печать была графа Чернышева, но две других – графа Орлова, и казалось, что пакет был вскрыт дважды и снова им запечатан, и на оборотной стороне появилось его имя и свидетельство того, что он вскрывал пакет. Из размера пакета или папки, которая пришла из Санкт-Петербурга и на русском была адресована мне, там должны были быть очень большие бумаги или отдельный пакет, как я позднее услышал, с орденом за заслуги. Но я нашел в нем только письмо из Адмиралтейств-коллегии, по размеру составлявшее не более десятой части от размера пакета. Это ясно показывало, что то, что содержалось в пакете, было изъято графом Алексеем Орловым, чтобы послужить его дурной цели. Письмо из Адмиралтейств-коллегии было следующим730:

[Приписано на поле:] *нет сомнения, что-то особенное содержалось в пакете от Ее императорского величества, но, возможно, и даже это письмо никогда не должно было попасть ко мне, если бы его мне не переслал секретарь графа*.

До того как я покину Ливорно, может статься необходимым сказать несколько слов об адмирале Грейге, который, без сомнения, был змеей подколодной (was a snake in the grass). Я видел его дважды, пока находился на карантине, и он казался весьма уважительным, но никогда не говорил о том, что он наверняка слышал, и лишь подтверждал мнение, что меня отправляют в Россию привести подкрепление. Граф и он сам искусно внушили флорентийскому двору, что мое желание быть инкогнито доказывало, будто я что-то сделал неправильно, и они также опасались, чтобы Английская колония в ущерб им не выказала мне почтения. И нет сомнения, что адмирал Грейг смеялся себе под нос, что я так легко проглотил наживку, которую они мне подготовили; его письмо ко мне подтвердило мои подозрения, и поэтому я его здесь приведу:

Я получил другое письмо от адмирала Грейга перед самым завершением карантина, оно касалось моих музыкантов и команды моего бота; в заключение он сообщил:

Адмирал Грейг пришел ко мне в лазарет, и я сказал ему, что если они считают правильным держать мои письма в секрете так долго, то я не хочу забирать их назад и я немало удивлен, ведь он [Грейг] сам присутствовал, когда я отдавал одно письмо графу Орлову для пересылки с курьером сразу после битвы и сожжения оттоманского флота.

Он ответил, что решение отправлять письма полностью лежит на графе и что его всегда держали в стороне от этого. Я, естественно, почувствовал сильную неловкость при мысли, что мои письма граф Панин так никогда и не получал, даже письма о моем прибытии в Средиземноморье и о деле при Наполи ди Романия732.

Все это вместе с секретным внезапным отъездом графа в Санкт-Петербург убедило меня, что некие козни замышляются против меня, но, вооруженный моей невиновностью, я придержал свои соображения при себе и почитал каждый день вечностью, пока не доберусь до Санкт-Петербурга, где, как я не сомневался, меня должны были встретить с почетом.

Я купил очень большой и красивый экипаж со всем необходимым для путешествия, единственным его недостатком было то, что экипаж оказался слишком тяжелым. Экипаж был построен в Вене, и из Вены на нем прибыл герцог Тосканский, а стоил он сначала 300 фунтов. Сэр Джон Дик купил его у графа Розенберга733, имперского министра, и уступил его мне за 80 фунтов.