Останкино. Зона проклятых - Артемий Ульянов

Толпа перед эшафотом нервно загудела, требуя зрелищ.

Но Васютин решил не торопиться, прощаясь со всеми красками мира разом. Еще несколько минут он конвульсивно старался сохранить хоть что-то из мира зрячих.

И потянул руку за циркулем.

Зазвучала барабанная дробь, толпа замерла, и стало так тихо, что когда раскат барабанов смолк, было слышно, как жалобно скрипнул эшафот. В той тишине раздавались гулкие удары сердца и прерывистое дыхание приговоренного к пожизненной слепоте. Вены на его руках и шее вздулись, а на мертвенно-бледном лице, залитом потом, сиял пунцовый румянец.

— Ну же, давай. Одно движение — и все кончится! Начинай, сука!!! — беззвучно говорил Васютин себе одними губами, заходясь мелкой дрожью.

Взяв орудие своей казни трясущейся рукой, Кирилл судорожно сжал пальцы, стараясь унять эту пляску. Он медленно и аккуратно поднес циркуль так близко к глазам, что между его иголками и зрачками оставалась какая-то пара-тройка миллиметров. Бездонная мгла, уместившаяся на кончиках игл, смотрела в глаза приговоренной жертве. Мгла стремилась ворваться в глазницы, навсегда залив их черным.

— Боже, помоги мне, умоляю, — прошептал Кирилл, содрогнувшись всем телом. И бессильно опустил циркуль, издав отчаянный прерывистый вздох, сквозь который проступал звук загнанного животного, почуявшего верную смерть.

Толпа зло и разочарованно загудела, сетуя на нерадивого палача.

Тогда тот вновь поднял инструмент, крепко схватив его у основания левой рукой, и вплотную приблизил к лицу, нацелив жало игл в зрачки.

Барабанщики опять грянули короткой раскатистой дробью.

Подняв правую руку, палач Васютин занес ее в паре десятков сантиметров за основанием циркуля, торчащего сквозь сомкнутые побелевшие пальцы левой руки. Время перестало существовать. Бессмысленные огненные всполохи резали оцепеневший мозг. Откуда-то далеко изнутри, из самого центра сознания, доносились обрывки умоляющих стонов. Они пробивались сквозь грохочущие раскаты молчания. Молчания человека, который не собирался отступать, медля и собирая силы.

Быстрым движением отведя правую руку еще чуть дальше, Кирилл резко, с утробным гортанным звуком выдохнул. Когда последние ноты его выдоха еще затихали над невидимой толпой, правая рука палача, сжатая в кулак, стремительно рванулась к левой, обрушив на нее мощный удар.

Казнь свершилась мгновенно.

Собравшиеся у лобного места даже толком не успели насладиться моментом, и лишь дня приговоренного эти доли секунды длились мучительно долго, разрушив надежду на молниеносный исход.

Тонкие стальные иглы циркуля с треском, не торопясь, прорывали сомкнутые веки. Проникнув сквозь преграду, они сладостно впились в глазные яблоки, убивая их тонкое нежное содержимое. Вспоров податливую роговицу, жадно обрушились на хрусталик, сосуды, мышцы, палочки и колбочки. Пронзительно пискнув, словно тысячи раздавленных насекомых, глаза стали фонтанировать яркими белесыми разрядами немыслимой боли, моля о пощаде. Боль глубоко вонзилась в мозг Васютина, заставив его рывком выгнуться.

Хрипло взвыв, Кирилл рухнул на бок, схватившись руками за лицо и заливаясь кровью. Звук звякнувшего циркуля, упавшего на эшафот рядом с ним, утонул в криках жертвы.

«У-ы-ы-х», — вздохнула толпа, смакуя расправу.

Конвульсивно дергаясь и извиваясь, Васютин бился головой об пол, изрыгая что-то нечленораздельное яростными воплями. Спустя время, которое невозможно было измерить в известных человечеству единицах, пожар его конвульсий стал понемногу затухать.

Лишь когда Кирилл скрючился на полу, стеная и скрипя зубами, толпа стала потихоньку расходиться, вдоволь насладившись казнью.

Васютину показалось, что прошла вечность, прежде чем он смог с трудом подняться с пола, встав на четвереньки. Поднявшись, он неуклюже сел, все еще глухо стеная и прижав ладони к кровоточащим глазницам. Но через несколько секунд он затих, отдернув руки от лица. Растопырив пальцы, вытянул кисти вперед. Поводил ими перед собой, будто пытаясь что-то нащупать. И тогда на его лице, залитом кровью, проступило торжество победителя. Истерзанного, но торжествующего.

Он видел!

Нащупав повязку из майки, заткнутую за пояс, он плавно поднялся, оглядываясь.

— Старик… — еле произнес он, сплевывая кровь, струившуюся в рот. Осторожно утерев лицо, он вновь посмотрел по сторонам кровавыми пятнами глазниц. И тогда…

Тогда он вдруг отчетливо хохотнул. Со стороны смех этот звучал дико, как разухабистая частушка на похоронах. Но для Васютина он был звуком горна, трубящего победу и ласкающего слух. Прижав повязку к мертвым глазам, он повертел головой.

— Так вот как оно все, — пробормотал он, обвязывая лицо материей. Сделав несколько уверенных шагов зрячего человека, он направился вдоль стеллажей отдела, всматриваясь по сторонам и легонько постанывая от тупой боли.

Старик не соврал. Все выглядело в точности так, как он и описал. Перед глазами стояла густая чернота, но она являлась лишь фоном. Перед ней отчетливо виднелись бледно-оранжевые, чуть размытые и колышущиеся очертания полок с товарами. А вдалеке, где-то в центре соседнего отдела, заполненного спортивными товарами, Кирилл ясно увидел пожилого мужчину, сидевшего на полу. Справа от него маячил женский силуэт, а за ним — еще один мужской.

— Боже всемогущий, слава тебе! Услышал ты меня, Боже, услышал! — задыхаясь от настырной боли и крестясь на ходу, шептал Васютин.

Чувство счастья, превосходства, облегчения, любви и еще чего-то такого, чему Кирилл не знал имени, переполняли его. И вместе с тем где-то в глубине васютинской души жил зародыш тревоги. В голове звучало, как набат: «Не отдадут, не отдадут, не отдадут». «Заткнись, гаденыш!» — мысленно рявкнул Кирилл, пошатываясь на ходу.

Не успел он пройти и десяток метров, как услышал где-то сбоку знакомый шелестящий звук. Поворачивая голову в его сторону, Кирилл знал, кого увидит. И хотя с ходу узнать Аристарха было непросто, это был он. Огромного, нечеловеческого роста, с непропорционально длинными массивными руками, острой грудной клеткой и с приплюснутой головой. На ней косо сидело будто вдавленное в череп, плоское, непропорционально маленькое лицо. Глаза жили отдельно… Огромные, асимметричные, с тонкой сеткой сосудов по углам, они были затянуты мутными желтоватыми бельмами, сквозь которые угадывались зеленые радужки.

— Вы, Кирилл Андреевич, словно дитя малое, неразумное… — тяжело вздохнул распорядитель, делая к нему шаг. — Стоило ненадолго оставить без попечения, так вы над собой членовредительство сотворили, — сокрушенно покачал он головой. Васютин вздрогнул, на мгновение перестав чувствовать боль. Зародыш тревоги заметно подрос.

— Я сделал это. Я вижу остальных, Аристарх. И я иду искать мою семью.

— Вот и чудненько, милостивый государь. Как говорится, кто ищет…

— И как только я найду ее… — У Кирилла от волнения перехватило горло. Откашлявшись, он сказал: — Как только найду их, вы покажете мне выход!