Маг и его кошка - Алина Лис

— Так то — людям. Я — не человек. Когда-то был…

— А кто ты сейчас, Элвин?

— Страж.

— Страж — это ведь что-то вроде титула?

— Скорее вассальной клятвы. Ты принимаешь на себя определенные обязательства. И взамен получаешь кое-какие возможности.

Она склонилась надо мной:

— Тогда ты — человек, Элвин. Просто очень могущественный.

Я посмотрел на культю:

— Уже нет.

— А вот это для меня вообще не важно.

Франческа

Когда я поняла, что люблю Элвина? Не знаю. Может, в день свадьбы, когда надела платье, посмотрела на себя в зеркале и вдруг ощутила странную, тянущую тоску. А может, позже, когда поняла, что сравниваю и мужа, и всех прочих встречных мужчин с ним. И сравнение всегда не в пользу этих «прочих».

Фэйри не видят ничего предосудительного в кратких связях, но я так и не завела себе любовника. Все собиралась: хотелось понять, отчего постельной возне придают столько значения, но сначала казалось, что нет времени. А потом поняла, что не хочу. Зачем спать с мужчиной, которому ты совершенно не нужна, ведь на твоем месте могла бы быть любая? И, что еще хуже, который совершенно не нужен тебе.

Первые годы после того, как я ушла от мужа и вернулась на Изнанку, я училась. Еще много времени отнимала светская жизнь — я должна была ходить на приемы и балы. Не потому, что очень хотела — Элвин был прав, когда сказал, что все приедается. Но мне нужны были эти знакомства. На приемах я снова училась — только уже улавливать нюансы сложного этикета фэйри, осваивала искусство многозначительных и пустых разговоров.

Училась, пыталась найти свое место в любом из двух миров и вспоминала Элвина. Всю недолгую историю нашего знакомства. И те полные беззаботного счастья два с половиной месяца, что у нас были до того, как я все испортила.

Иногда начинало казаться, что это — иллюзия, блажь. Отговорка перед самой собой, чтобы быть одной. Любить того, кто далеко, всегда проще, он остается в памяти картинкой — красивой и безопасной. О живого человека легко уколоться. Особенно такого, как Элвин. Сложного, закрытого, не всегда удобного…

И когда он вернулся, я сначала ужасно испугалась. Испугалась, что разочаруюсь. Что окажется — я лишь придумала себе любовь.

Не придумала. Теперь я знаю точно.

Десять лет — это много, очень много. Мы узнаём друг друга заново. Открываем, как неизведанную землю.

Да, мой мужчина далек от идеала. Может быть невнимательным или резким. Не говорит нежных, восторженных слов, на которые был мастером Джеффри, не пытается подстроиться и угадать мои желания. Скорее уж мне приходится…

Но это не важно. Потому, что мне с ним весело и интересно. Потому, что я чувствую себя счастливой, когда он счастлив. Потому, что с ним могу быть собой и люблю его таким, какой он есть, не мечтая изменить.

И секс… Мне никогда не было так хорошо с мужчиной. Даже не подозревала, что может быть настолько хорошо. Тот первый и единственный раз с Лоренцо был слишком болезненным и бестолковым. Уже сейчас я понимаю, что в этом нет ничьей вины, просто мой первый муж был едва ли опытнее меня самой.

С Джеффри иногда становилось приятно, но я знала, что показывать это — неправильно. Муж восхищался мной, почти боготворил. Считал чистым, небесным созданием, а разве таковым положено испытывать плотские желания?

— Еще как положено, сеньорита, — мурлычет Элвин мне на ухо и, едва касаясь кожи пальцами, рисует спираль на животе. — Для чего нужен секс, как не чтобы получать удовольствие?

— Чтобы рожать детей.

— Нам это не грозит, так что продолжим предаваться разврату.

Его рука опускается ниже, и все, что я могу, — тихо стонать, подаваясь навстречу умелым пальцам.

Он искушен в чувственных наслаждениях и не стесняется своих желаний. Должно быть, я порочна по натуре, потому что не вижу ничего оскорбительного в вожделении. Мне приятно ловить на себе жаждущий взгляд своего мужчины. Чувствую себя любимой и желанной.

Кажется, он знает мое тело лучше, чем я сама. Играет на нем, словно музыкант — ласково, изобретательно, бесстыже, — и одновременно нашептывает на ухо возмутительные, но возбуждающие непристойности. И становится необычайно довольным, когда я перестаю сдерживаться, когда мои стоны и крики разносятся по комнате.

Я люблю прикасаться к нему. Прижиматься — кожа к коже, никакой одежды, никаких сорочек, никаких преград. Покрывать поцелуями, скользить ладонями по широким плечам, торсу, гладить мускулы, спускаясь к низу живота…

Первый раз, наткнувшись на возбужденную плоть, я ужасно смутилась и отдернула руку, чем очень насмешила своего любовника.

— Погладь его. Он не кусается.

— Вот еще! — буркнула я. От стыда хотелось провалиться сквозь землю. И, как назло, было совсем светло, так что Элвин отлично видел мои пунцовые щеки и уши.

Так застеснялась, что даже попробовала сбежать из постели, но он, конечно, не дал мне этого сделать. Держал, пока я вяло вырывалась, а потом поцеловал. Ух, как поцеловал.

— Не хочешь — не надо. В другой раз.

Я зажмурилась и прошептала «Хочу», потому что и правда хотела. Интересно же! Неловко, стыдно, но интересно.

Так, зажмурившись, и слушала его насмешливые объяснения, когда он направлял меня, положив пальцы поверх моих. Открыла глаза, только когда его голос дрогнул и прервался. И, заглянув в расширенные зрачки, вдруг ощутила власть над своим мужчиной и странную гордость.

В ту первую ночь, как он и обещал, мы не спали почти до утра. Любили друг друга, говорили и снова любили — до изнеможения.

Как оказалось, кроме любви, в постели можно еще болтать и дурачится. И спать обнаженными в обнимку очень приятно, пусть и жарко. Еще приятнее просыпаться утром от поцелуев. И принимать вместе ванную…

И еще столько всяких милых, неправильных вещей, которые можно делать вместе и которые Джеффри не позволял себе, потому что слишком уважал меня.

Как любит говорить Элвин, к грискам такое уважение.

Немного обидно, что лишь в постели мы становимся действительно близки. Только там спадают все маски, и я чувствую, что он по-настоящему мой. Можно лгать словами и даже лицом, но не телом.

В остальное время он держит дистанцию. Никогда не говорит о своих чувствах. Часами запирается в библиотеке или лаборатории, чтобы сидеть там с гримуарами, или ходит мрачный, погруженный в себя.

Он хочет снова стать магом. Все равно что заново научиться ходить после того, как тебе сломали спину.

Бывает, у него что-то получается. Тогда он становится весел и сам ищет моей компании. Обижается, как ребенок, если оказывается, что у меня уже есть другие обязательства. Рассердиться бы на этот его эгоизм, но я не могу. Мне слишком нравится, когда он становится таким очаровательно нахальным.