Легенды древнего Хенинга - Генри Лайон Олди

Он принялся развязывать висевший на поясе кошель.

– Право, как вам не совестно?! Разве вы не обогрели бы усталого путника, окажись вы на нашем месте? Без расчета, без желания обогатиться?..

Вот в этом Освальд как раз сомневался. Стыд ел глаза, и еще больше хотелось отблагодарить милое семейство. Завязки кошеля отсырели, набухли, узлы никак не желали распускаться.

– Я настаиваю! Если вы откажетесь, я обижусь…

– Ну, раз настаиваете…

Мориц оказался рядом. Протянул руку – невесомую, похожую на ветку зимнего клена – и с ловкостью площадного фигляра извлек у гостя из-за уха пару монеток. В отблесках свечей тускло блеснуло серебро.

– Мы в расчете.

Однако ловок! Видит, что гость – упрямец, вот и свел дело к шутке. Улыбаясь в ответ, Освальд проследовал за смеющейся Кларой на второй этаж.

Утром, когда после теплого молока с гренками ван дер Гроот предпринял очередную попытку расплатиться, Мориц обиделся всерьез:

– За кого вы нас принимаете?! Грех обирать гостя!

В итоге пришлось долго извиняться: мол, от чистого сердца, и все такое. Мир хоть и с трудом, но был восстановлен, так что поверенный из Лейдена покинул гостеприимный дом в самом радужном настроении. «Надо будет подарок им купить, в благодарность!» – думал он, спускаясь с крыльца.

Свежее зимнее утро, румяное, как молодица на выданье, подмигивало искрами сосулек, веселыми блестками инея, пускало вдогон стаю зайчиков из чисто вымытых окон. Воздух хотелось пить, как ключевую воду. Морозец задиристо щиплет кожу – и не скажешь, что родной брат вчерашней пурги, назойливой любовницы, бесстыже лезущей под шубу. Ни ветерка, столбы дыма из труб прямо в небо упираются, что твои колонны в свод собора. Выходит, ошиблись ван Хемеарты, насчет погодки-то! Заподозрить милейших хозяев во лжи даже в голову не пришло. Всем известно: погода – девка вертлявая, никому не уследить.

Махнет подолом, скромница, да и бурю нагуляет.

Околица была совсем близко. Отсюда начиналась заснеженная дорога, которая привела Освальда в Гульденберг. Мориц говорил, до Лейдена пешком – сутки. Так, может, не мешкать? Выбрести на Кюрцев тракт, переночевать в харчевне: их на тракте – пропасть, какая-то обязательно подвернется… Разом позабыв о намерении купить Морицу с Кларой подарок, Освальд решительно направился вперед. Погостил – пора и честь знать. Брусчатка быстро кончилась, под ноги легла мерзлая спина дороги, припорошенная снежной крупой: домой, домой! Ветер, разгулявшийся на чистом пространстве, не смог испортить настроение. Прощай, дружище Гульденберг, даст Бог, свидимся!..

Ветер усилился.

Теперь он не просто дул: рвался с цепи, злобным псом норовил цапнуть за лодыжку, за бок, кидался в лицо, желая сбить с ног, растерзать в клочья. Небо впереди насупилось, сдвинув хмурые брови туч. Частокол рощи, редкой и голой, скрыла клубящаяся пелена, и гере ван дер Гроот понял: надо срочно возвращаться! Правы, выходит, Мориц с Кларой: надвигалась пурга, матушка вчерашней завирухи.

Настойчиво подталкиваемый в спину, он поспешил обратно.

До города ветер не добрался: бессильно угас на окраинах, запутался в узеньких улочках, прилег на островерхих крышах. Лишь столбы дыма разлохматил наподобие собачьих хвостов. «С монахами я за три дня обернулся, а на осмотр угодий Йонге неделю положил. Не считая дороги. Если и задержусь, ничего страшного. Деньги есть, не пропаду», – размышлял Освальд, спрашивая у торговки сдобой путь к ближайшей гостинице. Он не спешил, наслаждаясь покоем. Здесь ему положительно нравилось. В кои-то веки выпал из деловой сутолоки: разъезды, описи, векселя, тяжбы, счета… Сейчас поверенному «Схелфена и Йонге» казалось, что время остановилось передохнуть вместе с ним.

«ПередохнУть или передОхнуть?» – дурацкий каламбур вызвал усмешку.

Сапоги топтали булыжник мостовой, поскрипывая уверенностью в завтрашнем дне. Первое впечатление не обмануло: таких чистых и уютных городков, как Гульденберг, поискать. Причуды флюгеров, пузаны-балкончики с хитрым литьем оград, резные наличники и ставенки, фигурки амуров и святых, витражные стекла в слуховых окнах… Даже черепица на крышах была разная, и всяк норовил уложить ее наособицу. За очередным поворотом, на углу, обнаружился нищий. Надо сказать, первый нищий, встреченный здесь. Благообразный старичок в ветхом, но чистом одеянии тихо стоял у стены. Рядом лежала аккуратно заштопанная шляпа. Пустая. Удивило, что при виде прохожего нищий не принялся гнусавить обычные жалобы, клянча подачку, лишь молча проводил незнакомца тоскливым взглядом. Медяк сам собой оказался в руке. Ван дер Гроот подметил, что ему приятно расстаться с деньгами. Приятно сделать добро для нуждающегося человека. Однако ответный взгляд нищего обескуражил доброхота: вместо благодарности в глазах старичка явственно читалось недоумение. Как если бы Освальд бросил в шляпу не монету, а камешек или ржавый гвоздь. Потом во взгляде проступила догадка, столь же странная, сколь и непонятная, и жалостливое сочувствие!

Как будто нищим был не старик, а он, Освальд.

Зачесался язык: очень хотелось сказать попрошайке пару ласковых! Неудивительно, что шляпа пустая. Кто нахалу подаст? Но гере ван дер Гроот сдержался. Блаженный, видать; грех на такого обижаться.

Вскоре он уже стучал в дверь под жестяной заметной издали вывеской: «Приют добродетели».

– Милости просим! Входите, будьте как дома!..

Хозяин гостиницы, улыбчивый гере Троствейк, встретил Освальда с распростертыми объятиями. Круглая физиономия лучилась от удовольствия, а шишковатый нос жил при этом собственной, весьма увлекательной жизнью, принюхиваясь ко всему и вертясь во все стороны. Так и казалось: сейчас оторвется и проворно ускачет прочь в поисках добычи. У Освальда создалось впечатление, что в «Приюте добродетели» он – единственный постоялец. То ли другие путники не блистали добродетелями, больше склоняясь к пороку, то ли вообще сюда не заглядывали. Впрочем, гостиница оказалась уютной, с крохотной харчевенкой во дворике, где Освальд немедленно изъявил желание завтракать по утрам. Хозяин предложил также обеды и ужины, но ван дер Гроот ответил вежливым отказом: хотелось всласть побродить по городу, не будучи привязанным к месту жительства. Оплатишь еду вперед, и расстраивайся потом, обедая в другом месте!

– Задаток? Или рассчитаетесь при отъезде?

– Плачу за весь пансион вперед.

Он еще только взялся за кошель, намереваясь уточнить цены, но гере Троствейк на диво знакомым жестом протянул пухлую руку. На ладони у хозяина звякнули монеты.

– Вы удивительно щедры, мой великодушный гере! Комната и завтраки на три дня вперед. Можете удостовериться. – Троствейк продемонстрировал пять монет незнакомой чеканки и проворно спрятал деньги за пазуху. Освальд готов был поклясться, что монеты шутник выхватил у него из-за уха. Или из-за воротника. Надо же – город ловкачей! Карманники здесь должны быть просто виртуозами. Целое состояние из-за ушей перетаскают, охнуть не успеешь! Видно, в «Приюте…» не принято платить вперед. Считается дурным тоном: вроде как ты решил, что хозяин тебе не доверяет. А хозяин понял, что гость не в курсе здешних обычаев, и свел дело к шутке. Весьма деликатный человек. Надеюсь, завтраки в его харчевне не разочаруют.