📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгКлассикаНоктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 145 146 147 148 149 150 151 152 153 ... 177
Перейти на страницу:
к ручке немки и проговорила:

– Совет да любовь, молодая наша барыня… Жить вам, поживать да добра наживать. Служила я еще маменьке Семена Васильевича и вам, даст Бог, послужу.

– Спасибо, няня… – Молодая побрезговала и не поцеловала Гавриловны, что ей и было поставлено в счет, как и то, что ни приложилась к образу и не облобызала руки батюшки. Одним словом, немка и никаких господских порядков не понимает…

Все чувствовали себя неловко, и выручила только Акулина, подавшая кипевший самовар «в самый раз». Это был выход из общего неловкого положения, да и в дороге все прозябли немного. Гавриловна заметила, как молодая оглядывает комнаты, и подумала со злостью: «Ишь как шмыгает глазами… Обрадовалась ворона, что попала в барские хоромы».

За чаем всех занимал Захар Парначев. Его голос так и гремел, точно труба. Впрочем, Анна Федоровна была теперь рада этому милому родственнику. Старик почти один выпил всю наливку и опять захмелел.

– Сенька, я тебя люблю, а ты все-таки не гордись! – бормотал он. – Да… Я знаю, брат, ты считаешь себя умнее всех… Шалишь, брат, Захара Парначева не проведешь!.. Говорю прямо: не гордись. Верно, о. Петр?

– И смирение бывает паче гордости, Захар Ильич, – уклончиво ответил батюшка.

– А вот и не то! – гремел Захар Парначев. – К чему я клоню свою речь? Слушай: Сенька гордец, а того не знает, что первая жена от Бога, вторая от людей, третья от черта… А между прочим, нам пора идти докой, отец, то есть я пойду ночевать к тебе.

– Милости просим, Захар Ильич… – приглашал батюшка. – Весьма даже пора.

III

Медовый месяц… Как впоследствии Анна Федоровна ненавидела это дурацкое выражение, вызывавшее у нее в душе целый ряд самых глубоких оскорблений, какие только могут выпасть на долю женщины. Она дошла до такого состояния, что перестала верить себе и задавала вопрос, неотступно преследовавший ее: а может быть, она злая женщина, бессердечная, вообще нехорошая, то, что называется мачехой в дурном смысле этого слова? Но мы забегаем вперед, опережая события.

Семен Васильич по случаю женитьбы взял месячный отпуск, и все это время молодые провели в Парначевке, в своей Парначевке, как писала Анна Федоровна матери в Петербург. Первые дни прошли быстро, точно в тумане, – так было много новых впечатлений. Анна Федоровна знала только свой Петербург и несколько дачных окрестностей, а остальная деревенская Россия для нее совершенно не существовала, и она не могла даже приблизительно представить себе, кто и как живут в этой настоящей России. А тут она сразу очутилась точно на дне какого-то подводного царства – до того все было ново и необыкновенно. Исходным пунктом этих новых впечатлений являлась своя барская усадьба, похоронившая в себе воспоминания нескольких поколений. На другой день по приезде Анна Федоровна подробно осмотрела свои владения и пришла к убеждению, что все рушилось, и что нет возможности что-нибудь реставрировать.

– Мы сломаем это старье и выстроим новую усадьбу, – говорил Семен Васильич, показывая жене все жилье. – Это давно следовало сделать, но как-то руки не доходили. Да и не для кого было хлопотать. А теперь совсем другое дело…

– Ах, как это будет хорошо… – шептала в восторге Анна Федоровна.

– И все хозяйство необходимо поставить на новую ногу, а то, говоря откровенно, все страшно распущено и никуда не годится.

– Я в хозяйстве ничего не понимаю, Сеня.

– Выучишься помаленьку…

При одном слове «хозяйство» Аше Федоровне представлялась прежде всего старая нянька Гавриловна, которая следила, как тень, за каждым ее шагом и которая будет ее подсчитывать во всем, сравнивая в глаза и за глаза с «первой барыней». Да, эта первая барыня незримо продолжала наполнять всю старую усадьбу, и Анна Федоровна каждый раз вздрагивала, когда Гавриловна в виде окончательного, решающего мотива повторяла стереотипную фразу:

– А у нас прежде совсем по-другому было…

У нас – это значило, что так делалось при первой барыне. Гавриловна ревниво оберегала этот старый режим, как своего рода святыню, и выказывала мертвое бабье сопротивление, сопротивление без слов. Старуха ни за что не желала переставить мебель по-новому, изменить час обеда, выбор кушаний и т. д., до последних мелочей ежедневного обихода. Между старой верной «слугой» и новой барыней с первых же шагов завязалась глухая, беспощадная борьба, причем за Гавриловной было громадное преимущество целого прошлого и настоящего в лице маленькой Настеньки. Анна Федоровна выдерживала характер и не подавала вида, что замечает что-нибудь, особенно при муже, который уже сделал несколько резких замечаний старой няньке.

– Оставь ее, пожалуйста, – уговаривала его Анна Федоровна. – Она, просто, ревнует меня ко всему, что вполне понятно…

Затем, постепенно выяснилось, что у Гавриловны есть масса сторонников, вполне разделявших ее настроение. На погосте за Гавриловну была попадья, а в деревне несколько старых дворовых, хранивших традиции захудавшего барского гнезда. Эти дворовые приходили нарочно в усадьбу, чтобы посмотреть на новую барыню-немку, шептались о чем-то с Гавриловной, качали головой и проявляли необыкновенную нежность к Настеньке. Анна Федоровна понимала только одно, именно, что за ней зорко следили сотни глаз, подозревая в чем-то дурном. У нее все чаще и чаще начал являться невольный вопрос: «Что я сделала всем этим людям? Отчего все они такие злые?..» Этот тайный враг выбрал исходным пунктом Настеньку, точно девочка подвергалась какой-то смертельной опасности. Пункт был верный, больше – из этого положения не было решительно никакого выхода, в чем Анна Федоровна убедилась слишком скоро, Она старалась держать себя с девочкой просто, как с младшей сестрой, но это выходило баловать ее, что та же Гавриловна и объяснила с грубой откровенностью заслуженного человека.

– Вы ее набалуете, барыня, то есть Настасью Семеновну.

– Зачем вы называете девочку Настасьей Семеновной?

– А то как же иначе-то? Не какая-нибудь, а настоящая, природная барышня. У нас завсегда уж так велось в дому…

– Зовите просто Настенькой. Она еще так мала…

– Слушаю-с…

– А затем мне совсем не нравятся ваши замечания, Гавриловна. Я понимаю и ценю вас, как верного человека, как няню Семена Васильевича, но это еще не значит, что я во всем должна соглашаться с вами. Думаю, что и для вас, и для меня удобнее будет, если именно вы будете соглашаться со мной. Я даже этого требую, няня, именно в интересах девочки, потому что, если я буду с ней ласкова, вы будете обвинять меня в баловстве; если буду строга, вы меня будете называть злой мачехой. Дело гораздо проще: Настенька будет моей младшей сестрой и только. Кажется, понятно?

– Слушаю-с…

Анне Федоровне сейчас же пришлось раскаяться в этих откровенных объяснениях, потому

1 ... 145 146 147 148 149 150 151 152 153 ... 177
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?