Оборотный город. Трилогия - Андрей Олегович Белянин

дружески приветствовал я их через волшебную грушу, и мой голос так разнёсся из динамиков, что парни присели.

— Ты… чё ж так… орёшь-то, хорунжий? Бона Моня опять под себя… Эй, а ты чё дерёшься? Я чё, неправду сказал?! Чё сразу по башке-то…

— Моня, — на порядок тише попросил я, — ты и вправду заканчивай его бить, толку всё равно ноль. Смотаетесь наверх? Мне дяде письмецо передать надо…

— Он долго думать будет, а я б смотался, мне жизнь недорога, да вот Моня опять будет на каждом шагу бзд… Эй, да за чё щас-то?! Можно подумать, чё он не знает, какая у тебя физиология хлипкая…

Так, это может продолжаться бесконечно, Шлёме ума никакой кувалдой не вобьёшь, а интеллигентный Моня так и будет лупить сотоварища, краснея от стыда за каждое его слово. Я быстро отыскал лист белой бумаги, взял со стола чудное самописное перо и быстренько нацарапал записку:

«Любезнейший дядюшка мой Василий Дмитриевич! Во первых строках письма нижайше прошу у вас прощения, а только сбёг ваш непутёвый племянник в Оборотный город. Не по своей воле, не за славой русского оружия и не ради денег, а по великой нужде: Катенька моя попросила два денёчка за неё отдежурить. Как вернусь, в вашем праве отстегать меня нагайкой, ровно шелудивого пса. Но в дезертиры не пишите, я вернусь, вот вам крест! Засим откланиваюсь, вечно ваш любезный и преданный, но пришибленный злым роком судьбы, со всем моим почтением

Илья, сын Иловайский».

Хотел ещё внизу сердечко, пробитое стрелой амура, изобразить, в том смысле что влип по причине безоглядной любви, но побоялся, что дядя не так поймёт. Вот если б череп и кости нарисовать, чтоб он знал, где я… Стоп, этого тоже нельзя, дядя у меня человек возрастной, не так пошутишь, его ещё и кондратий хватит. Лучше просто розочку с листочками нарисую или лошадку на лугу, он у меня лошадей любит. Сейчас, быстренько, вот так и так, со вкусом!

Правда, как художник я не… ну не очень… то есть совсем никак, однако при некоторой фантазии в изображённом мною тощем зверьке на кривых ножках можно было угадать дядиного арабского скакуна. Да и как раз свободное пространство внизу листа хоть чем-то заполнилось…

— Ну так что, отнесёте? — вернувшись к экрану волшебной книги, спросил я и осёкся.

Собственно, вопрос во множественном числе уже не имел смысла, ибо Шлёма, видимо, довыступался, потому что теперь лежал пластом, а усталый Моня удовлетворённо вытирал об него лапти. Я недрогнувшей рукой взялся за рычаг, дабы львы предупреждающе рыкнули коротким выбросом пламени сквозь зубы…

— А… так чего изволишь, Илюшенька? — мигом опомнился Моня, лучезарно улыбаясь от уха и до уха. — Дядюшке твоему до хаты письмецо подбросить надо? Да я мигом управлюсь, одна нога здесь, другая там!

— Врёт он, — с завидным упорством отпетого мазохиста-любителя поправил Шлёма. — С нашим-то везеньем чтоб в обход всех постов, да в село, да от собак, да мимо того рыжего, что кулаком в ухо бьёт вместо «здрасте»… До ночи нипочём не управимся!

— Понимаю, — задумался я. — А если бабку Фросю попросить? Ну в смысле, чтоб подвезла. Она резво бегает, я проверял.

— Любо! — дружно гаркнули упыри, пожимая друг другу руки.

Моня помог товарищу встать и уже чисто для профилактики уточнил:

— А ежели она откажется?

— Обернётесь туда-сюда за час, я ей всё прощу!

— Ага… — теперь призадумались уже наши кровососы. — Ну мы в чужие постели нос не суём, ежели у вас чё и было, да чем она тя не устроила, так могёшь и простить, дай второй шанс зрелой женщине.

— Так, вы идёте или нет? — сорвался я.

— Идём, идём, чё ж так орать-то снова? Вон у Мони опять… все штаны…

Я сквозь зубы выругался, цапнул из холодильника две баночки какой-то там «колы» и, сбегав вниз, сунул через калитку дядино письмо и напитки как награду. Упыри сгрызли банки на моих же глазах, не открывая, облившись с головы до ног, но довольные по уши!

— Не боись, Иловайский, доставим письмецо до адресату. Что ж, брат, погнали наперегонки? Кто первый бабку Фросю оседлает, тот на ней и скачет до генеральской хаты! Йо-го-го-о, залётная, залетишь и не заметишь…

Вот так-то лучше. Заперев калитку, я неторопливо вернулся наверх. По крайней мере, теперь хоть дядя за меня волноваться не будет. Зато волноваться пришлось мне, и всего-то через какие-то полчаса. То есть я даже с колбасой по душам разобраться не успел, как волшебная книга показала мне быстро набирающую мощь толпу возбуждённого народа у ворот Хозяйкиного дворца. Этого мне только не хватало…

— Смилуйся, человече, — первым начал массивный мясник Павлушечка, разворачиваясь ко мне фартуком, а ко всем остальным голым задом. — С обеспечением мясными продуктами надо что-то решать. Я не один пришёл, и не только за себя радею, шестеро мясных дел мастеров со мной твоего тела требу… Ох, прости, с языка сорвалось, твоего разрешения требуем! Уважь, человече, а не то…

Я чуть нажал на рычаг — львиные головы предупреждающе заворчали.

— А не то по миру пойдём, уж и так в убыток работаем, нитки лишней нет срам прикрыть, — мигом выкрутился дипломатичный душегубец, срывая фартук и подняв его над головой, как знамя. Видимо, в знак того, что и впрямь от убытков носить нечего!

— Собственно, общую суть я уловил, можете запахнуться. — Мне кое-как удалось сдержать рвотный порыв и не облить Катенькин ноутбук. — Собственно, от меня-то чего надо?

— Да вот мы тут списочек набросали, вкратце, мелким почерком на шесть страниц…

— Суньте под ворота. Ознакомлюсь на досуге.

— Мы без ответа не уйдём!

Львиные головы рыкнули так, что Павлуша зажмурился и прижал уши.

— Хотя что ж — тебе, человече, тоже надо всё взвесить, подумать, прикинуть, что куда. Завтра вновь с теми же делегатами заглянем. Консенсунс?

За мясниками выстроились ведьмы. За ними в очереди пошли вампиры, за вампирами диаспора колдунов-монополистов, оборотни-эмигранты, перезрелые персидские гурии, вурдалаки-геологи-экстрасенсы, планово-озабоченные колдуньи, бездомные и одомашненные домовые, черти-интеллигенты творческого пошиба, банники деревенские (против саунников финских), дворовые-дворники из-под Казани, официанты-кровососы, сообщество отравителей-экспериментаторов, самоубийцы по найму, волшебницы по вызову (предлагать всё!), людоеды-вегетарианцы (в смысле только вегетарианцев) и ещё долгоперечисляемые и зачастую неизвестные мне представители, особи и подвиды всего разнообразия нечистой силы, до сих пор встречающейся у нас на Руси.

Тех, кто без бумаги, — я гнал в шею, тем, кто догадался подать петицию, — позволял сунуть её под ворота. То есть чтением уже наверняка был обеспечен на всё