Млечная пуля - Ч.С.В.

прервал его Глеб, уводя Прасковью с собой.

— А-а-а-а, — понимающе протянул Вячеслав. Пожал плечами и подмигнул Глебу.

На заднем дворе Глеб с Прасковьем жадно дышали.

— Вы общаетесь с Ларисой Владиславовной?

— На совещании и инвентаризации. Я часто ездила в гости. Приятная женщина.

— А кто-то мог ей угрожать?

— Нет. Она очень добрая и отзывчивая. Оптимистка. Живет одна. Дочь вышла замуж за иностранца и уехала в Египет на ПМЖ. Муж недавно умер. Но они давно развелись. Работал археологом. Показывала мне фотографии с раскопок и его ранние письма оттуда.

— Лариса Владиславовна ругалась с клиентами?

— Исключено, — ответила Прасковья, а глаза округлились. — Что с ней? К чему такие вопросы?

Глеб понял, что уйти от ответа уже не получиться. Всю нужную на данный момент информацию он получил.

— К сожалению, она погибла, — быстро проговорил он.

Прасковья побледнела и ухватилась за правое плечо Глеба. Он пытался удерживать ее от падения на ледяной асфальт.

— Вы врете! — расплакалась Прасковья, с трудом подавляя новые приступы рыданья.

— Мне жаль, — понимающе произнес Глеб.

Могучего вида здоровяк подскочил к Прасковье. Взял девушку за руки, а потом обнял.

— Я ее брат, — сообщил он. — Не стыдно вам из-за каких-то бумажек доводить мою сестру? Черта с два она на себя вину возьмет.

— Олег, Лариса Владиславовна умерла! — пуще прежнего разревелась Прасковья. — В пожаре...

— Вот как? — опешил Олег. — Я-то думал...

— Возьмите, — Глеб предложил воду. — Станет легче. Делайте глубокие вдохи и медленно выдыхайте.

— Спасибо. Скажите, что это неправда. Что она жива и выйдет ко мне...

— Извините. Следователи могут вызвать для дачи показаний. Я понимаю, что сейчас не самый подходящий момент. Крепитесь, Прасковья.

— Можно вас на пару слов, господин полицейский? — занервничал Олег.

— Пойдем! — неожиданно воскликнула Прасковья. — Не лезь со своими дурацкими предложениями. Без тебя разберутся.

Олег в замешательстве переводил взгляд с Глеба на сестру. Затем они ушли в арку. Оттуда еще мгновения доносились всхлипы и гулкий звук шагов.

— Сложно им говорить? — спросил Арсений, куря у своей машины.

— Нет. Привык.

— В больницы никто с нетипичным отравлением не поступал. Только от маринованных огурцов... Ничего серьезного. Быстро решили... Клизмой...

— Подробности не мог опустить? — проворчал Глеб подходя к Арсению и закуривая. — Возьми телефон. Там сотрудница кофейни, которая работала в дневную смену. Узнай... Вряд ли прокатит...

— Будет сделано.

— И скажи следователями, чтобы попытались выведать у Прасковьи больше информации. Видел эту сцену? Не договаривает...

— Уверен?

— А сам как считаешь?

— Извини.

— И тряси криминалистов по поводу Лиды. Мы как слепые котята. Ни хрена не знаем. Ехать к подозреваемым без улик особого смысла не вижу...

— Но поедешь?

— Поспрашивать стоит. Нужно узнать о Лиде поближе. Круг общения и тому подобное. Завтра начну.

— Глеб...

— Знаю о пропавших. Немного подождут. Интересно, что покажет «баллистика»?

— Указания приняты. Увидимся.

— Ага.

***

— Пап! Пап! — семилетний ребенок настырно требовал внимания от задумчивого мужчины, которого держал за руку. — Купи мне пистолет. Самый дешевый.

Они шли по Никольской улице. Отовсюду пестрили краски новогоднего настроения. Уличные продавцы стучали ногами от холода, а игрушки на импровизированных картонных прилавках запорошило снегом.

Сын хотел, чтобы папа посмотрел на него и понял, что ему требуется пистолет стреляющий пульками.

Но мужчина в сером пальто и черных джинсах оставался непреклонен мольбам сына. Сквозь толстые линзы очков он вычитывал на листочке оставшиеся покупки на праздник.

— Не мешай, — осадил отец, дергая рукой. — Первого получишь свой подарок.

— А почему ей куклу, а мне какой-то мешочек с конфетами? — насупился мальчик. — Вечно ей все самое лучшее...

— Не говори глупостей.

Мальчик назло разжал пальцы и побежал к киоску с игрушечными солдатиками.

— Ну хоть это? — с надеждой попросил он.

— Твоя сестренка занимается фигурным катанием. У меня нет лишних денег на твои глупости. А коньки кто ей купит, по-твоему?

— На шампанское ведь хватило, — не унимался малец. — Сколько еще я буду терпеть?

— Глеб! — сердито крикнул отец. — Я ухожу, а ты оставайся!

Сын понурил взгляд и покорно поплелся на зов. Он ненавидел родного человека. Вечно сестре перепадали лавры. Потрепанный временем пуховик достался от дяди, а сестренка получила меховую шапку с прекрасной шубой...

— Ты куда? — спросила сонная мама. Она забыла смыть макияж, а химическая завивка потеряла былой лоск. От нее пахло алкоголем, ведь гости ушли только в полночь с дня рождения ее прелестной дочурки. Про Глеба не вспомнили. В который раз.

Женщина проснулась от шума из комнаты сына. Глеб с остервенением швырял немногочисленные вещи в спортивную сумку. Часы с кукушкой пробили четыре утра. Злобно сверкая глазами, он захлопнул шкаф.

— Уезжаю.

— Отец знает?

— Ему не наплевать? — отрывисто ответил Глеб, закрывая сумку на молнию. — Или устроите дифирамбы в мою честь? Нет?

— Ты никуда не пойдешь...

Она встала в дверной проеме. Глеб подошел к ней вплотную и прошипел ей в лицо:

— Пусти. Я вас презираю.

Мама не ожидала таких слов от «тихони».

— Это благодарность? Эгоист! — крикнула она, но все же отошла в сторону, пропуская в сына коридор.

— Ага. Слышал это много раз. Смешно. Не позорься. Что ты знаешь о заботе, а? Вам же лучше. Нет больше лишнего рта. Теперь она одна в комнате...

— Куда ты, Глеб? — смягчилась мама, понимая, что сын настроен серьезно.

— В армию, мам.

— Туда же с шестнадцати лет.

Глеб холодно усмехнулся:

— Мне полгода как шестнадцать. Забыла? Впрочем, привык к такой заботе.

— Вернешься обратно. Вот увидишь... Никто с тобой нянчится там не будет.

— Лучше спать в казарме, чем слышать вечные разговоры, какая она прекрасная и всего добьется. Ты не можешь смириться с тем, что твой сын — пустое место? Ведь перед друзьями таким меня преподносишь? Забавно...

Мама достала кошелек из сумочки, что лежала на комоде в коридоре.

— Возьми, — с наигранным благодушием она предложила двадцать рублей. — Если оплошаешь, то можешь приехать домой.

— Забудь. Знать вас не хочу! — уничижительно бросил Глеб, шнуруя ботинки и поправляя на них язычок.

— Ты носишь фамилию своего отца.