Плешивый мальчик. Проза P.S. - Евгений Попов

Вот ведь как оно получается. Кража книг у знакомых и в общественных библиотеках приняла столь фантастические размеры и масштабы, что я не мог пройти мимо и самолично казнил одного книгокрада.

Вот ведь как оно получается – некто Вадик Цеймах, мой закадычный приятель, взял у меня как-то на один день почитать «Избранное» Эдгара По.

И не вернул мне «Избранное» никогда.

Отговаривался он вначале тем, что он, дескать, книгу действительно брал, но потом возвратил, принес, когда меня не было дома, положил «Избранное» на кухонный стол, а там, дескать, были в это время тот-то и тот-то, вполне может быть, что это именно они и взяли, а он не брал, и не только не брал, а даже и не знает, о чем там написано, потому что книжку эту он не читал, а сразу же отдал ее мне, не выходя из дому, и еще я сказал: «Ну, хорошо», и положил книжку туда-то и туда-то, и тут Цеймах замолкал и смотрел на меня совершенно безумным взором.

И я еще тогда поклялся жестоко отомстить ему, и я с блеском, о, с каким блеском я выполнил обещанное!

Вот ведь как оно получается. В один прекрасный день я поутру приехал на трамвае в городской ломбард и представил ломбардовскому служащему семейную хрустальную вазу.

Восхваляя дороговизну и физические свойства хрустальных ваз, я получил под нее десять рублей одной-единственной красной бумажкой. Получил после пререканий, после нежеланий ту вазу брать – столь громоздкий предмет, после обещаний, клятв – вазу с ближайшей получки выкупить и тем самым вернуть ее своей семье и освободить место в ломбарде.

Не выкупил, кстати, и до сих пор, и до сих пор страна Ломбардия шлет мне безответные угрожающие письма.

Тут же в ломбарде я разменял червонец у каких-то людей, постоянно и безмолвно стоящих у двери и смотрящих друг на друга, а вечером меня уже можно было увидеть в пивной «Веселый спутник», где я, махая тремя зелененькими и одной желтой, требовал, чтобы выдали на мой стол еще замечательного пива в толстых стеклянных кружках, да и бубличков соленых побольше. Пил. И пил, заметьте себе, также приглашенный мной Цеймах, Вадик.

Всем известно, что пиво обладает странной особенностью долго не задерживаться в организме пьющего его человека. Вот мы и вышли с Вадиком на морозный двор, где ветерок, звездочки синие на небе, и говорю я тут:

– Мне очень интересно, что это за дверь рядом с той, из которой мы только что вышли. Видимо, она ведет в какой-либо, кое, нибудь, таки, ка подвал.

– Это – очевидно, – отвечает Цеймах, открывая интересующую нас обоих дверь и, смело сделав решительный шаг, исчезает с моих глаз.

Я же, довольный, что все обошлось без особого шума, осторожно спускаюсь в подвал и вижу Цеймаха, распростертого и бездыханного на полу, около огромной бочки, съехавшего в подвал по лотку, предназначенному для подъема и спуска аналогичных бочек.

– Хорошо, друг. Вива, Цеймах, – говорю я и ставлю его, еще не пришедшего в себя, в ту самую бочку, около которой он лежит бездыханный и упавший, и закрываю его крышкой, и набиваю обручи, и говорю следующие жестокие слова Цеймаху, очнувшемуся, стоящему во весь свой двухметровый рост в бочке и дышащему через специально приготовленную мной во избежание человекоубийства резиновую медицинскую кишку.

– Цеймах, – торжественно говорю я, – Цеймах, чей взмах меня не осеняет. Прежде всего – справка. Ты будешь здесь всего один день, сутки, всего 24 часа, но за этот день ты познаешь весь ужас унижения, отчуждения и нахождения в бочке с пивом.

Я перевел дух. У меня дрожали руки. Цеймах жалобно молчал.

– Помни, Вадик, что за время твоего нахождения в бочке с пивом твое прекрасное тело начнет гнить, и по нему поползут пятна тления. И ты будешь 24 часа, да, о! – двадцать четыре часа ты будешь находиться в жидкости, состоящей из пива, воды, миазмов и твоих слез. Ты знаешь, почему я поступил столь жестоко и казню тебя?

– Да, – чуть слышно ответил Цеймах. – Я оскорбил тебя. Я взял у тебя Э. По «Избранное» и до сих пор не несу. Я оскорбил тебя. Ты поклялся отомстить мне и вот мстишь, как в рассказе «Бочонок Амонтильядо».

– Цеймах, – сказал я, чувствуя, что слезы уже проделали соленую дорожку в моих щеках, – Цеймах, ха-ха, и вдобавок все будут знать об этом. А я сейчас уйду, потому что здесь до того чрезвычайно много селитры, что я могу расчихаться и заболеть, а так как температуры у меня не будет, то мне не дадут бюллетень и запишут прогул, потому что завтра на работу я, расчихавшись, не пойду. Держись, друг. Ха-ха. Я ухо-жу, Цеймах. Я поклялся жестоко отомстить, и вот тебе моя месть.

…Заплакал тогда Цеймах, упал головой на пустые пивные кружки, заполнившие наш стол, и весь в слезах сознался в краже, и обещал мне отдать «Избранное» Э. По немедленно, как только протрезвеет.

Но ведь и до сих пор не отдал – что за мерзавцы живут на свете! Ведь какой хороший писатель Эдгар По! Неужели мне больше никогда не суждено прочитать что-либо из его произведений? А ведь как хочется. Взял бы сейчас книжечку да читал бы, покуривая, вместо того чтобы писать разную чепуху, подобную вышенаписанной.

17 января 1969 г.

Красноярск

Р.S. Эдуард Русаков (р. 1942) – мой близкий друг, бывший врач-психиатр, ныне один из самых известных сибирских прозаиков.

Цеймах – я как-то упустил тогда из виду, что эта фамилия – еврейская, потому что мне это до сих пор все равно, кто какой национальности. «Не мог он турка от еврея, как мы ни бились, отличить», – это про меня сказано.

…а вечером меня уже можно было увидеть в пивной «Веселый спутник» – «Веселый спутник» – название советской еженедельной увеселительной радиопередачи вроде какой-нибудь нынешней телевизионной «Смехопанорамы» Евгения Петросяна.

Вива, Цеймах – скрытое зубоскальство над известным лозунгом «Вива, Куба!». Кубу, неизвестно за что, тогда сильно полюбили многие советские люди.

Рассказ «Бочонок Амонтильядо» – видите, какие книжные страсти бушевали тогда в России, в то время как сейчас, в эпоху ГАДЖЕТОВ, хорошие печатные книжки, увы, мало кому нужны? Видите, какой «пир духа» вершился уже тогда в так называемой провинции задолго до того, как в столице наступила «перестройка» и возникло это неблагозвучное словосочетание, авторство которого приписывают М.С. Горбачеву.

…чепуху, подобную вышенаписанной – ну, почему же так сразу? А может, это постмодернизм, и я его предтеча?

И стоя в очереди, какой-то человек злобно рассказывал, как всего раз за всю жизнь он купил в магазине хорошее сливочное масло.

– А было это в городе Красноярске в одна тысяча шестьдесят четвертом году, когда стоило оно уже три пийсят за кило, – злобясь еще больше, почти сатанея, высказался он, – и было оно белое-белое, как сало.

– Вот то-то и оно, – косясь на белый глаз злобного, опасливо вступил некий старичок, – масло которое хорошее, дак до того оно капризное, до того как стэрвочка заводская, хе-хе, что положишь его в помещение на бумажку – глянь, а оно уже и растаяло до состояния густых слез.