Записки русского экстремиста - Игорь Шафаревич

Более того, это была победа основного принципа западной цивилизации — уничтожение крестьянства и построение на этой основе индустриального общества. Различие было лишь в том, что, например, в Англии раскрестьянивание заняло около двухсот лет, а у нас — около пяти; поэтому весь процесс был несравнимо драматичней. Но в то же время есть некоторые поразительные параллели в деталях. Например, в Англии был принят закон, по которому за кражу булки виселицей карался даже ребенок. У нас был принят закон «семь восьмых» от 7 августа 1932 года, по которому хищение социалистической собственности каралось расстрелом, и только в особых смягчающих обстоятельствах можно было заменить его десятью годами заключения. А в народе он был назван «законом о колосках», поскольку в основном он был направлен против того, что, как правило, женщины ходили по полю и срезали оставшиеся несжатые колоски, чтобы накормить детей. Интересно, что в собрании сочинений Сталина, изданном уже в конце его жизни и под его явным присмотром, есть сводка основных действий в его жизни. Там написано, что такого-то числа он написал этот закон, хотя формально он за него и не нес ответственности: закон провозглашался ВЦИКом и Советом народных комиссаров. Это считалось, по-видимому, принципиально важным действием.

Именно в этот момент, около 1930 года, Россия приняла путь развития западной цивилизации, начавшийся в Англии, потом захвативший Западную Европу и Америку. Это ясно понимали и тогдашние руководители СССР, о чем говорит и господствовавший лозунг того времени: «Догнать и перегнать!» Все время подсчитывали, на сколько лет мы отстали — на десять, на пятьдесят, сколько лет у нас есть, чтобы догнать. Эта тенденция движения по одному пути, по которому мы должны «догнать», тогда господствовала в идеологии. Я помню, меня, подростка тогда, поражала эта противоречивость: зачем перегонять какой-то строй, который по этой же самой концепции летит в пропасть? Но на это была ориентирована вся идеология. Последствия для России были трагическими, она приняла чужой путь развития, отказавшись от поисков своего. Но в культурной, духовной области «догнать» вообще невозможно: тот, кто впереди, всегда идейно сильней — это и есть самый трагический аспект «великого перелома».

Россию столкнули на чужой путь, а русский народ в некотором смысле идеологический: мы можем жить, лишь понимая, что жизнь наша идет к какой-то цели, имеет какой-то смысл. А перегнать кого-то таким смыслом жизни быть, конечно, не может. Когда Россия была поставлена в положение догоняющего, она тем самым признала отказ от поиска своего пути и себя признала «отстающей», а западные страны «передовыми», что автоматически из этого следует. Это была духовная капитуляция перед Западом, перед всей западной цивилизацией, потеря своей духовной независимости. И из этого потом вытекала — хотя, конечно, с задержкой в несколько десятилетий — потеря независимости экономической, независимого положения в мире, что мы пережили в последние десятилетия. В государственном, геополитическом и экономическом отношении то, что произошло в 30-е годы, предопределило ту катастрофу, которая происходила в годы 90-е.

Произошло явление, никем не предсказанное, — крах коммунистической власти, которая, казалось, стоит каменной стеной, — власти с колоссальной репрессивной системой, с монопольной идеологией, которая охватывала человека чуть ли не с рождения (она навязывалась ребенку с песнями, которые он учил в детском саду). Те взгляды, которые я излагал, естественно применить для объяснения этого переворота. Я думаю, переворот этот настолько драматический, что долго в истории, по крайней мере русской, он будет притягательным центром для любого мыслящего человека.

Прежде всего нужно откинуть аргумент внешнего влияния — представление о том, что этот переворот совершен какими-то внешними силами. Эта точка зрения очень простая и потому соблазнительная, но уводящая в сторону. Ее многие придерживаются благодаря ее простоте. Она сводится к тому, что переворот совершен какими-то агентами влияния, идеологическим воздействием со стороны Запада и т. д. Ввиду важности этого аргумента я посвятил ему специальную работу с названием «Была ли перестройка акцией ЦРУ?» (она напечатана в «Нашем современнике»). Там центральный аргумент заключается в том, что если считать, что какие-то внешние силы смогли произвести такой переворот в нашей стране, то спрашивается, почему же такие же силы, которыми располагал Советский Союз и которые были никак не меньше, а может быть, и больше западных, не произвели такого же переворота на Западе? Это действительно поразительно, потому что можно указать сейчас на громадные возможности влияния, которыми обладал Советский Союз на Западе: и агентами влияния, и идеологическим воздействием на интеллигенцию, которая в основном была левая, и т. д. Этот аргумент можно, детально разобрав, отбросить в сторону. Но тот взгляд, который я перед вами развивал, вполне согласуется с происшедшими событиями. Переворот, который произошел, в свете его не является таким загадочным. Этот взгляд заключался в том, что победившая у нас идеология социализма, коммунизма и в самой отточенной форме марксизма является идеологией элиты, властвующего слоя. Она, по существу, нечто обещает только ему и ничего не говорит другим, если отвлечься от чисто агитационных лозунгов.

Идеология заключается в том, что общество может быть построено по принципу машины. Для кого это действительно привлекательно, кроме машинистов, которые будут этой машиной управлять? С другой стороны, эта идеология дополнялась, поддерживалась более широкой концепцией того, что мир весь устроен как некая машина. И благодаря этому знающие устройство этой машины могут править миром. Это была психология почти полубогов, но имеющая некую оговорку, которая была связана с ее действием. Для того чтобы ее сделать действенной, люди, исповедующие ее, должны выступать не индивидуально, а слившись в некий новый «сверхорганизм» — в партию, отдав себя ей, пожертвовав ради нее своей индивидуальностью, воспринимая себя как мелкую клеточку в новом организме этой партии. Я цитировал чрезвычайно проникновенное изложение этих взглядов Пятаковым.

С этой точки зрения понятно, что эта идеология действительно могла и среди властвующего класса иметь успех, но только в критический момент, в момент опасности, когда стояла на карте жизнь и всего этого слоя, и всей системы, и каждого из них в отдельности. Тогда они были готовы идти на все эти жертвы. Но когда власть сделалась более устойчивой и стало казаться, что жизнь и сама будет дальше так катиться, то охота к жертвам как-то постепенно испарилась. На власть они были вполне согласны, а вот на жертвы ради власти становились все менее и менее готовыми.

Второй момент заключается в элитарности этой системы — в том, что она апеллирует к правящему классу, и в результате она не встречает поддержки более широкой части народа. И это, как мне кажется, было ярко продемонстрировано на наших глазах почти последним действием этой власти, уже гибнущей, — так называемым эпизодом ГКЧП 1991 года. Тогда был образован ГКЧП, и произошло противостояние с одной стороны Ельцина, с другой стороны — ГКЧП. Сторонники Ельцина собрались в Доме Союзов, который они по своим проамериканским симпатиям назвали Белым домом. И туда сбежалось сколько-то народу — как говорилось, на защиту Белого дома. Я не знаю социального состава этих людей. Что это были за люди? Что их туда привело? Угрожало ли реально что-то этому Белому дому и нужно ли было что-то там защищать? Но факт безусловный, что туда какое-то число людей сбежалось. А на поддержку ГКЧП не выступил ни один человек. Это тоже является потрясающим фактом. Хотя в принципе симпатии тогда можно было мобилизовать, потому что очень широко уже было распространено чувство, что в стране разрушаются какие-то основы ее существования, она катится в какой-то провал. И ведь в руках у ГКЧП была такая колоссальная сила, как средства информации, включая телевидение. Но никакого обращения к народу, никакого призыва к поддержке не было. Человек, который хотел бы поддержать ГКЧП, не знал бы, что ему реально нужно делать. Никакого центра вроде Белого дома не существовало. По-видимому, с точки зрения этой элитарной, обкомовской, номенклатурной идеологии, призыв к поддержке широких масс был бы нарушением каких-то основных принципов соответствующего мировоззрения. Это было бы в системе этих взглядов чем-то вроде кощунства. И эти люди предпочли погибнуть, но не совершить этого ужасного поступка — выпустить народ в качестве действующего лица на арену истории.