Верни мне музыку. Воспоминания современников - Арно Арутюнович Бабаджанян

о добром сердце Арно, хотя мне немного неловко рассказывать о том, что касается моего сына Аршака. Большая разница в возрасте не была помехой для их искренней и серьезной дружбы. Когда сыну пришла пора решить жизненно важный вопрос о своем призвании, он уже был тверд в желании связать свои творческие устремления с клиникой хирурга Г. Илизарова. Поехать в Курган и «попроситься» самому было сравнительно просто, но вот как попасть туда на работу?! И тут ему на помощь пришел Арно. Сказка сына стала былью, и я счастлив, что, живи Арно с нами сегодня, он не краснел бы за своего юного протеже.

Один из пленумов Союза композиторов СССР запомнился тем, что на нем «провалили» «Вторую симфонию» Джона Тер-Татевосяна и «Скрипичную сонату» Арно. Арам Ильич Хачатурян был в связи с этим не столько расстроен, сколько обескуражен – вероятно, потому, что «Соната» показалась ему очень уж «нетрадиционной». В узком кругу музыкантов Хачатурян, в частности, по поводу сочинения Арно говорил ему, что тот «ушел в другую сторону», но от волнения так и не объяснил, что под этим следует понимать. Зато, помнится, Дмитрий Дмитриевич Шостакович сразу же, на концерте, поздравил Арно, а позже даже позвонил ему с просьбой получить ноты для близкого знакомства с музыкой. Хочу добрым словом помянуть скрипача Акопа Вартаняна. «Скрипичная соната» Арно сочинялась при его активном участии. И уже позже, на фестивале в Ереване, своим прекрасным исполнением Вартанян как бы реабилитировал эту музыку.

В разные годы мы вместе с Арно принимали участие в концертах современной советской армянской музыки за рубежом, например во Франции – в Лионе, Романе и Марселе. Художественный успех таких «специализированных» вечеров был лучшей пропагандой нашей отечественной музыкальной культуры. Но парадная часть подобных фестивалей нередко скрывала неожиданные трудности, с которыми было связано то или иное выступление. Так, перед одним камерным концертом мы обнаружили, что у рояля повреждена педаль. Не помню, в чем, собственно, состояла поломка, но выход из положения был – и в это я прошу просто поверить – один: кто-то из нас двоих сидит под роялем и, согласно тут же придуманному нами коду, двигает вручную деталь этого механизма. Само собой, рояль так задрапировали, что из зала был виден только автор исполняемой музыки…

Так уж случилось однажды, что все первое отделение концерта мне пришлось исполнять собственные сочинения. И знаете, что совершенно неожиданно для меня сделал Арно? Находился все это время за кулисами и мимикой, и руками «хвалил» меня и как бы вдохновлял. В самом деле, целиком «мое» отделение не планировалось, и такая поддержка друга оказалась очень кстати.

На одном из наших концертов во Франции (Марсель, 1978) исполняются сочинения А. И. Хачатуряна, Арно и мои. Вечер завершается «Героической балладой», овациям нет конца, Арно не отпускают со сцены, и начинается еще мини-концерт: звучат… Рахманинов и Шопен. Наконец Арно «не выдерживает». Найдя меня глазами в зале, он взглядом и жестом просит выручить его. И мы сыграли с ним в четыре руки «Быстрый танец» из моей симфонической сюиты.

Перед концертом в Лионе (1982) Арно испытывал мучительные боли в области желчного пузыря: начался внезапный приступ, он сильно кричал. Казалось, выступать он не сможет, а просить его играть, видя его страдания, не поворачивался, образно говоря, язык, хотя для меня не было секретом, что он – главная «приманка» нашего концерта. И ему, действительно, этого никто не сказал. Но он спас концерт. То есть пришел и сыграл все, что требовалось по программе. Вероятно, редкое вдохновение, с которым Арно играл тогда, было рождено его мужеством. Но чего это ему стоило?!

Однажды мой друг в обычный будний день, просто так, то есть вне всякой связи с какой-то торжественной датой, купил мне в подарок… новенький пиджак. Зачем мы оказались в магазине одежды, не помню, но точно помню, что пиджак я покупать вовсе не собирался. Он сказал тогда: «Вот увидишь: придет время, и ты его наденешь». К его шуткам любого рода мне было не привыкать, но тут и я не находил (и так и не нашел до сих пор) разумного объяснения этому поступку Арно. А воспоминание об этом случае неожиданно пришло ко мне в тот самый трагический день 11 ноября 1983 года. Уходя от него, я не знал, что вижу его в последний раз. Арно смотрел на меня с нежностью, молча. Но затем на его лице появилась страдальческая гримаса. Вот когда, вне всяких ассоциаций, я вспомнил некогда забавную сценку с пиджаком. Но теперь она казалась мне до слез трогательной. Пиджак же провисел в шкафу несколько лет, и надел я его только тогда, когда Арно не стало…

Предполагалось, что в этот тяжелый период жизни Арно в Ереван приедет профессор Ж. Бернар, в свое время курировавший композитора. Услуги французского светила могли обойтись государству не в одну тысячу долларов. По каким-то соображениям ученый так в Ереван и не приехал, но я доподлинно знаю, что тогда же, когда на правительственном уровне решался этот вопрос (телефонный разговор между Москвой и Ереваном велся К. Ф. Мазуровым и А. Е. Кочиняном), была произнесена такая фраза: «Для спасения Бабаджаняна нельзя жалеть и миллиона!» Благодаря Бернару Арно поставил своего рода рекорд: он прожил с этим диагнозом около тридцати лет. Потрясающий дух и воля к жизни…

Его последние зарубежные гастроли – в Сирии и Иордании – прошли в 1982 году. Тогда же в декабре Арно удалили желчный пузырь, и, кажется, он воспрянул духом.

Сразу после операции он вернулся в Армению – ее он обожал. Уехал в Дилижан и на все настойчивые звонки из Москвы с требованием срочно показаться столичным врачам отвечал неизменным отказом. Как-то в интервью его спросили: «Вы живете в Москве? – Я живу в Ереване, в Москве я проживаю». Уезжать не хотел ни в какую – наверное, предчувствовал приближение конца. Скоро ему стало совсем плохо, и я настоял на госпитализации. В лечкомиссии его навещал любимый друг, композитор Мелик Мависакалян.

Даже в больнице Арно работал – распевал мне позывные мирового первенства по тяжелой атлетике в Ереване. Я обратился к Демирчяну с просьбой навестить Арно и уговорить его вылететь в Москву. Первый секретарь пришел вместе с Фадеем Саркисяном. На уговоры Арно с улыбкой ответил: «Карен Серопович, вот немного оправлюсь, наберусь сил, а там, если надо, и на Северный полюс поеду». Тогда из Москвы был приглашен известный хирург по фамилии Черноусов. Все было готово к операции, которую он сделал сразу по приезде. В величайшем