Марион. Мне всегда 13 - Нора Фрейсс

12 февраля ты пошла в колледж. На тебя набросились. «Мы мучили Марион,» – признался мне один из тех мальчиков, что дразнил тебя шлюхой. Он добавил: «Многие дразнили ее шлюхой». Когда я спросила этого мальчика, что произошло 12 февраля, он рассказал о том, что видел: «Ее зажали в раздевалке, около красного зала».

Еще одна ученица рассказала своей маме, что в тот день тебя укололи в ягодицу иголкой от циркуля. У меня кровь заледенела, когда я представила эту сцену. Тебя укололи этим инструментом? Ты сама была настолько предусмотрительной, что надевала кусочек стирательной резинки на свой циркуль, чтобы случайно не сделать кому-то больно.

Затем, 12 февраля, ты пошла на урок физультуры. В тот день проводили учебную пожарную тревогу. Все школьники, которые тебя травили, объединились против тебя. Во время тревоги они начали угрожать тебе: «Мы выцарапаем тебе глаза», «Мы тебя изобьем» и так далее. Возможно, они тебя били. На «Фейсбуке» ты писала, что тебя унижали. Ты послала сообщение одной из подруг: «Я боюсь идти туда завтра после того, что случилось сегодня».

Потом ты пошла на уроки. Твои обидчики снова принялись тебя оскорблять. Никто не реагировал. Надзиратели на вступились за тебя. Твоя лучшая подруга не моргнула глазом. Никто не пошевелился. Ты отпросилась выйти к медсестре. Медсестры не было на месте. Тогда ты пошла жаловаться в учительскую. Ты объяснила, что у тебя болит голова и сердцебиение. Я узнала об этом только из твоего дела. Никто меня не предупредил, из колледжа мне не позвонили. Сердцебиение – всего-то навсего! А я ведь требовала, чтобы меня предупреждали в случае чего.

Единственное сообщение, которое я получила в тот день, было от тебя, Марион. Поскольку вам запрещали пользоваться телефонами в классе, тебе пришлось запереться в туалете, чтобы написать мне. Кроме того, туалет – единственное место в колледже, где можно побыть в убежище, когда тебя преследуют.

Ты сказала мне: «Я хочу вернуться домой, я плохо себя чувствую». Я никогда не забуду этих слов, которые ты произнесла, не показав мне всей тяжести того, что тебе приходилось переживать в реальности. «Я плохо себя чувствую» – это эвфемизм! Бабушка приехала за тобой на машине. Было где-то 13.30.

Как обычно, ты набрала меня, когда вернулась: «Мама, я дома!» Я посоветовала тебе отдохнуть. Я позвонила тебе чуть позже и сказала, что выхожу из офиса. До дома где-то час-полтора езды, плюс время на то, чтобы забрать малышей. Я вернулась в 18.30. Ты все еще чувствовала себя плохо. «Больно глотать», – сказала ты. Скорее, больно жить. Больно переносить насилие, с которым ты сталкивалась.

Я узнала, что днем, когда ты пришла домой, они продолжили оскорблять тебя по телефону. Ты скидывала трубку, но тебе снова перезванивали. Когда ты, наоборот, хотела позвонить, тебе не отвечали. И так по кругу. Если ты не брала сотовый, тебе звонили на домашний.

Вообще-то у вас в школе запрещено пользоваться телефонами. Как же они тебе звонили? Это был ужасный день, дорогая. Ты боялась, очень боялась. Ты чувствовала себя загнанной в угол, как дичь посреди открытого поля. Майлис писала тебе: «Нас много, я еще позову свою семью, мы намнем тебе бока». Ты поверила. Ты была так напугана.

В 21 Йохан написал тебе в «Фейсбуке»: «О тебе сегодня в колледже было столько разговоров». Ты отвечала: «Я знаю… Пожалуйста, Йохан, скажи мне, этот придурок серьезно обо мне говорит?»

Около 22 часов Хлоя, твоя лучшая подруга с детского сада, обновила статус: «Марион и Матильда. Говорили, что это на всю жизнь. Но теперь, мои ангелы, это навечно». Как будто ты уже умерла. По крайней мере, я так поняла.

Ты чувствовала себя до невозможности одинокой, в ту среду 12 числа. Конечно, у тебя был Роман, у тебя были мы. Но ты перешагнула за черту нарушений, утаив от нас свой дневник и страницу на «Фейсбуке». Поэтому ты не могла обратиться к нам.

В 13 лет дети как никогда нуждаются в одобрении ровней. Одобрение родителей уже не так важно – его считают достигнутым. Сложнее всего добиться чувства причастности группе, войти в тот магический круг подростков, которым ты нравишься.

Для тебя этот круг стал трагическим, жестоким, сжимающим тебя в тиски. Руководящий состав колледжа, казалось, ничего не замечал. Они не отреагировали, не защитили тебя, не предупредили нас, твоих родителей. Как будто речь шла о зоне бесправия. И это уведомление: «о тебе в колледже было столько разговоров». И лучшая подруга, которая уже приговорила тебя к «вечности». Это было слишком. На тебя клеветали, тебя оскорбляли за спиной, тебя били, зажимали в углу – это было слишком! Как вообще можно так преследовать кого-то всей толпой? Они изгнали тебя из колледжа. Они приговорили тебя к твоей судьбе, под безразличные взгляды преподавателей. Для меня это равноценно убийству! Я никогда этого не прощу!

Твоя уверенность ослабла. Твои опоры рухнули. За три дня до смерти ты писала Матео: «Хорошо, я уже на дне, вы и впрямь можете говорить, что я дерьмо». Матео был одним из тех, кто тебя любил. Он не перенес твоей смерти. Он до сих пор так и не вернулся в колледж. Я не знаю, что с ним случилось. Но в тот день он ответил тебе: «Ты что, не говори так!» Ты продолжила: «К счастью, у меня есть семья и несколько приятелей».

13 февраля, стоило мне оставить тебя одну, ты вышла в Интернет. В поисковой строке ты набрала: «Как совершить самоубийство».

«Тебя называли «мадам Эпоха»

Я рассказывала, откуда ты взялась? Да, конечно. Мы с твоим отцом познакомились недалеко отсюда. Я жила в Масси, а твой папа – рядышком, в Палезо. Это очень просто: Давид, твой отец, был лучшим другом приятеля моей лучшей подруги. Итак, мы увиделись. Сначала мы просто встречались. Мне был 21 год, я училась на факультете права в Со. Твой отец уже работал, ему было 25.

У меня было фантастическое детство! Нас было два брата и две сестры. В нашей семье не водилось ни копейки, зато нашим богатством была любовь – много-много любви! Уроженец Кабилии, твой дедушка приехал во Францию в конце войны с Алжиром. У себя на родине он был пастухом. Еще в своем городе он познакомился с бабушкой.

Сначала он переехал один и устроился в типографию. Моя мама вскоре присоединилась к нему. Она не работала, воспитывала дома детей. Это был очень гостеприимный дом, его называли «кофейней», поскольку кто-то всегда заглядывал к нам на чашечку кофе. В нас воспитывали уважение к Франции и республиканским традициям.

У твоего отца был только брат, младше его на девять лет. Их отец был служащим Автономного управления парижским транспортом (RATR). Он был ответственным за поезда линии B, насколько я знаю, и за ночные поезда. Их мама работала в загсе.

Мы полюбили друг друга и были вместе два или три года, прежде чем обосноваться в Палезо. Два года спустя мы решили купить квартиру в Сен-Жермен-лез-Арпажон. Чуть дальше от Парижа, зато дешевле. Я бросила университет и посещала лекции в школе менеджмента. Окружение на факультете права меня не устраивало.