Боярышниковый лес - Мейв Бинчи

выпивки и жары на денек куда-нибудь в тенистую деревушку, где вы сможете пообщаться без голых тел вокруг. Все образуется.

А Тодду Ник велел разуть глаза, иначе парень вернется домой несолоно хлебавши: эта милая девушка называет его чмошником из-за того, что он ей нравится. Ник приходил на ужин каждый вечер, за исключением последнего, который мы провели только вдвоем, беседуя о том, как у нас много общего.

У Ника был небольшой автомобиль, но автомагистралей он побаивался и выбирал дороги с менее оживленным движением. Он мог бы отвезти меня в Россмор, чтобы я показала ему наш знаменитый лес, от которого все в таком восторге.

– А заодно познакомился бы с твоими родственницами, – осторожно предложил он.

– Они тебя не одобрят, – предостерегла его я. – Ни разу еще никого и ничего не одобрили.

Ник подумал, что это замечательно.

– О чем мне с ними разговаривать? – спросил он.

– Они учинят тебе допрос, – предупредила я. – А потом, когда вытянут все, что их интересует, загонят в угол лекцией о том, что новая объездная дорога – это национальный позор и ты должен засесть за гневные письма в газеты.

– Это на самом деле национальный позор? – уточнил Ник.

– Нет, это насущная необходимость. Россмор как большая стоянка, только без нормального въезда и выезда. До него все руки не доходили.

– А как же местный святой источник?

– Языческое капище. Считается, что боярышник имеет какие-то магические свойства. Фермеры всегда отказываются его вырубать. Вся эта история – вздор чистой воды.

Ник сказал, что со мной не соскучишься. И разве не чудесно, что в Дублине он живет всего в паре автобусных остановок от меня и что ему всегда хотелось заняться садоводством, но он думал, что возраст, наверное, уже вышел. А я сказала, что мне всегда хотелось научиться рисовать, но я не знала, с чего начать, и, как бы тебе ни было приятно собственное общество, вдвоем все равно лучше.

На следующий день, когда мы выезжали из гостиницы, Гленн с Шэрон держались за руки, а Тодд помогал Альме с чемоданом.

Пересчитывая нас во время посадки в автобус, полуголая девушка из турагентства спросила, соберусь ли я еще как-нибудь в отпуск для одиноких. Я глянула на нее из-под полей своей расписанной цветами шляпы от солнца и сказала, что в следующем году, вполне возможно, сменю статус и такой тур мне уже не подойдет.

Часть вторая

«Chez Шэрон»

Как же не хотелось возвращаться домой из отпуска! Ну вот совсем не хотелось. Пока мы толкали тележки по дублинскому аэропорту, в животе скручивался тугой узел. Я была железобетонно уверена, что все уже в прошлом: случился обычный летний роман. Он скажет: «Увидимся» – или сначала позвонит, и уж тогда все закончится. Никаких больше симпатичных местечек, как те, куда мы ходили в Белла-Авроре. Только навевающий тоску дождь и работа, а мне ведь никто никогда не нравился так, как Гленн, – никто за всю жизнь. А что той жизни осталось? Мне уже двадцать три.

В общем, пока все громко прощались, целовались и клятвенно обещали встретиться еще в том или ином клубе, Гленн просто стоял и смотрел на меня. Я изо всех сил пыталась придумать, что бы такое сказать, а в голове мелькало: «Пожалуйста, Гленн, только не бросай меня» или «Для нас ничего не изменится, даже здесь, дома, когда придется выйти на работу и все такое»… На ум приходили только ужасные слова, от которых веяло определенностью и серьезными отношениями, – именно те, какие парни до смерти боятся услышать.

В итоге я выдавила: «Ну вот мы и здесь». Не самая моя светлая мысль. Ну ясно же, что здесь. Где нам еще быть?

Гленн просто улыбнулся:

– Так и есть.

– Ну, было здорово. – Я надеялась, что это прозвучало не слишком напористо, без намека на давление.

– Да, но мы же еще не расстаемся? – озабоченно уточнил Гленн.

– Ни в коем случае, – ответила я, зная, что расплываюсь в дурацкой улыбке.

В этот момент к нам подошла попрощаться Вера:

– На следующей неделе возвращается Ник, у него еще несколько дней отпуска. Я планировала устроить у себя дома небольшой междусобойчик, эдакие дружеские посиделки. Придете? Тодд с Альмой обязались. Мой адрес у вас есть, так что chez Вера в следующую пятницу, договорились? Около восьми?

– Шоу Вера? – глупо переспросила я.

Вера была милейшей женщиной – не из тех, кому нравится выставлять остальных дураками.

– Да, это такое забавное выражение. Значит… «у кого-то дома». «Сhez moi» – «у меня дома», «сhez vous» – у вас дома… Мы так раньше частенько говорили, – виновато произнесла женщина в нелепой шляпе и выцветших джинсах.

Помахав нам рукой, она поспешила на автобус. Такая смешная, маленькая, Вера обладала удивительным талантом влюблять в себя окружающих – она нисколечко не потерялась в нашей компании.

Гленн сказал, что через час приземлится самолет из Санта-Понсы, где отдыхал его брат с приятелями, и он собирается дождаться их в баре. Они подвезут его в «chez Гленн». Не хочу ли я подождать с ним, чтобы меня заодно подбросили в «chez Шэрон»?

Очень хотелось подождать, дать нашему курортному роману шанс окрепнуть в Ирландии, а не остаться там, под ясным голубым небом. Но я ни за что не допустила бы, чтобы Гленн хоть одним глазом увидел «chez Шэрон». Гленн, конечно, не из богатеев, совсем нет, но уйдет где-то месяц, чтобы навести какой-никакой лоск у нас в доме и его можно будет хотя бы на порог пустить. Это нисколечко не преувеличение. Иначе – пиши пропало.

Сад зарос одуванчиками и завален старыми железяками, которые ну никак нельзя выбрасывать. Кухонное окно заколочено досками после последнего раза, когда папаше приспичило бросаться вещами. Вряд ли стекло вставили во время моего отпуска. Краска везде облупилась. Если у меня и был хоть плохонький, да шанс остаться с Гленном, то, как только он увидит «chez Шэрон», шансы исчезнут даже призрачные.

Поэтому я сказала: «Спасибо, нет. Надо бежать. Ты звони», села на автобус и проревела всю дорогу до дома.

Мама собирала ужин. Выглядела уставшей. Как, впрочем, и всегда. Другой я ее не помнила.

– Отца сегодня не зли, – были ее первые слова.

– Снова запил? – спросила я.

– Ему тут не повезло малость. Просто следи за языком, Шэрон, и не лезь на рожон. Ты только что прекрасно отдохнула, а мы здесь что видели?

Вот как на это отвечать?

Мама в жизни не видела ничего, кроме скотского к себе отношения, опостылевшей