Тринадцатый Койот - Кристофер Триана

более яркая нижняя юбка, которая едва доходила ей до колен, и пара лайковых сапожек. Он потянул носом воздух. От девушки сладко пахло Флоридской водой, нотки лаванды и корня ириса поднимались от ее кремовой плоти, как пар. Сама ее молодость заставляла сердце Бирна болеть, но ее красота заставляла его разрываться.

“Угостишь девушку выпивкой, ковбой?”

Бирн хихикнул. “Я еще даже себе не купил. ”Сядь, я бы предпочел купить танец".

— Для этого достаточно времени. Есть имя?”

“Лютер”.

“Откуда ты родом? Калифорния?”

Он выпустил клуб дыма. “Как тебя зовут, девочка?”

Она подняла голову, и свет лампы упал на ее глаза, зеленые, как Рождество.

“Скорбь”, - сказала она.

“Ну, теперь. В таком случае, может быть, тебе все-таки нужно выпить.”

Они подошли к бару, и Бирн заказал два стакана виски.

“И не давайте ей просто воды без сахара”, - сказал он бармену. “Я не заплачу за это ни цента”.

Бармен откупорил бутылку, налил и ушел. Скорбь приподняла свой бокал в тосте, и они чокнулись бокалами. Она залпом выпила виски так же грубо, как моряк.

“Так что привело тебя в Стилбранч?” — спросила она.

“Я иду туда, где есть работа”.

“А твое призвание?”

“Я волк”.

Скорбь застенчиво улыбнулась. “Судя по этим усам, я подумала, что ты сам можешь быть волком. У нас есть домашний парикмахер, если тебе нужен уход.”

“Их нельзя резать”.

Она приподняла бровь. “Я полагаю, ты очень к ним привязан".

Он нежно взял ее за руку и поднес к своим бакенбардам. Она погладила волосы кончиками пальцев.

“Господи”, - сказала она. “Это усы или металлическая стружка? Я чувствовала более мягкие колючие кусты, Лютер.”

Ему нравилось, когда она произносила его имя. Девушка хорошо справилась со своей работой. Он всегда предпочитал девушек из танцзала шлюхам. Грязные голубки борделей служили своей цели, но не составляли такой хорошей компании, как дамы из салуна. Они были там только для того, чтобы танцевать, петь и заставлять мужчин чувствовать себя желанными гостями, и они зарабатывали на этом хорошие деньги, часто больше, чем продавали бы свое тело, и любой мужчина, который хотел сохранить свою репутацию, относился к ним прилично. Как и любой уставший от дороги гонщик, Бирн считал, что их присутствие стоит каждой унции монеты.

“Как насчет того, чтобы потанцевать?” он спросил.

Они провели пятнадцать минут, исполняя шоттиши и вальсы, время от времени девушке приходилось направлять его, и когда его время истекло, Бирн заплатил Скорбь за еще один заход. Другие мужчины ждали своей очереди с ней, но Бирн проигнорировал их и дал девушке дополнительные чаевые, чтобы она сделала то же самое. Ее руки были такими маленькими в его руках, кружевные перчатки без пальцев были мягче, чем подбрюшье котенка. От прикосновения ее кожи у него потекли слюнки, и он почувствовал отголосок старого голода, который с таким трудом подавлял. Это всего лишь призрак прошлой жизни, сказал он себе, адского прошлого, которое он похоронил вместе с тем самым человеком, который с самого начала завербовал его в этот ад. Когда они закончили танцевать, Скорбь привела его обратно в бар. Он полагал, что она получает долю с каждого цента, потраченного клиентом на выпивку, но он не возражал. Он залпом выпил еще одну порцию виски. Это была сильнодействующая штука. Стены уже начали расплываться. Его тело согрелось, а плечи расслабились.

— Расскажи мне о себе побольше, ” попросил он, облокотившись на стойку бара.

“Что тут можно знать? Я такая же, как ты, Лютер, я иду туда, где есть работа. Я просто еще одна беженка с мельницы. Стилбранч ничем не отличается от любого другого маленького городка в том смысле, что здесь есть ограниченное количество профессий для женщин. Я не представляла себя женой поселенца. Увидел объявление о работе в салуне, и вот я здесь.”

“А как насчет твоего имени? Скорбь…”

Она отвела глаза. “Я предпочитаю его тому, что подарили мне мои родители. Мне больше подходит.”

Лютер Бирн не в первый раз задавался вопросом, имел ли его отец какое-либо право голоса в том, как назвали его мальчика, задавался вопросом, достаточно ли долго навахо оставался с белой матерью Брина, чтобы даже принять участие.

“Скорбь может тебе и к лицу, — сказал он, — но ты дала мне все, что угодно, только не это”.

“Это потому, что я существую только для того, чтобы забрать это”.

Он наклонился к ней, впервые заметив маленькое лезвие, засунутое в ее декольте. Верхушки ее грудей были цвета свежевыпавшего снега, и он изо всех сил старался отвести от них взгляд. В прошлом он просто брал все, что хотел, даже женщин. Но теперь он был цивилизованным человеком, как бы трудно ему ни было оставаться таким. Как только вы испили из колодца полного гедонистического греха, делать простые глотки становится вдвойне больно.

“Ты ангел”, - сказал он ей невнятно.

“Может быть, это потому, что ад меня не примет”.

Тогда Бирн рассмеялся. “Дорогая, ты была бы удивлена, узнав о правилах ада”.

* * *

Промокший до нитки, Бирн, пошатываясь, вышел из салуна, и на его одежде все еще чувствовался запах Скорби. Галактика представляла собой гобелен звездного света, а ведьмин ветер дул по переулку за зданием суда, развевая поля его шляпы и заставляя его волосы извиваться. Ему нужно было принять ванну, даже если это была вода дневной давности. Но, несмотря на запах собственного тела и аромат девушки из салуна, Бирн уловил другой, более резкий миазм, плывущий вслед за ночным ветром, запах, знакомый и все же настолько далекий, что ему было трудно вспомнить его происхождение. Он струился сквозь ветви горного болиголова, пересиливая насыщенный запах леса и его ночных обитателей. В нем было что-то кислое, прогорклое и гнилое. Он подумал о свернувшемся молоке… А потом вспомнил. И как только он узнал зловоние, он почувствовал присутствие его источника, содрогающегося зла, которое, как он думал, было похоронено достаточно глубоко. Это отрезвило его. Звезды потускнели в знак предупреждения, и лунный свет